Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Едва переправившись через Днепр, поляки отслужили молебен. Дмитрий с интересом наблюдал за богослужением, но не участвовал в нем. Все же, проходя мимо палатки капелланов, он несколько раз тайком принимал их благословение. По окончании литургии сразу выступили из лагеря и двумя колоннами двинулись дальше по благодатным полям Украины. «На левой стороне Днепра, – пишет участник похода, – нам пришлось идти посреди дубрав и веселых полей; все вокруг цвело изобилием, и мы себе все нужное получали к нашему удовольствию».

В Остроге к войску Дмитрия присоединился староста Остерский с толпой вольницы. Затем в лагерь приехали десятка два депутатов от донских казаков ударить челом московскому царевичу от лица всего казачьего круга. В доказательство своей преданности они привезли с собой дворянина Петра Хрущева, посланного Борисом Годуновым с отрядом стрельцов к казакам, чтобы не дать им пристать к Дмитрию. Закованный в кандалы Хрущев повалился в ноги Дмитрию и со слезами завопил:

– Теперь я вижу, что ты природный, истинный царевич! Ты похож лицом на отца своего, государя царя Ивана Васильевича. Прости и помилуй нас, государь, по неведению нашему служили мы Борису, а, как увидят тебя, все признают тебя!

Дмитрий не сразу поверил в искренность Хрущева, велел взять его под стражу и несколько раз допрашивал его.

– Я жил далеко от Москвы, в Васильгороде, – рассказывал свою историю Хрущев, – а в Москву меня призвали, и я был в Москве только пять дней, а потому не могу достаточно обо всем сказать.

По его словам, Борис по-прежнему старался, чтобы имя Дмитрия не произносилось вслух, но отправил в Северскую землю войско под началом воевод Петра Шереметева и Михаила Салтыкова. Правда, даже от них он скрыл истинную цель похода, сказав, что посылает их охранять землю от крымского хана.

– Я встречался с ними, – говорил Хрущев, – был у Шереметева на обеде, а у Салтыкова на ужине, и сказал, что меня Борис послал к донским казакам побуждать их на того, кто назвался царевичем. А Шереметев пожал плечами и сказал мне: «Мы ничего не знаем, нас послали на татар, но мы догадываемся, что идем не против татар, а против того, другого. Если он в самом деле природный царевич, то трудно будет против него воевать.» А как я был в Москве, так Борис дознался, что двое господ, Василий Смирной да меньшой Булгаков, пили за здоровье царевича. Первого приказал он убить в тюрьме, а другого утопить, только его еще не утопили, как я был в Москве.

Хрущев уверял, что письма и грамоты Дмитрия ходят по рукам в Москве, и народ читает их с любовью. В конце концов Дмитрий распорядился снять с него кандалы и приблизил к себе.

Вслед за казацкими депутатами прибыло 10 тысяч ранее завербованных донцов. С этими силами 16 октября Дмитрий пересек границу Московского государства. Он должен был чувствовать себя новым Цезарем, переходящим свой Рубикон.

В тот же день десятки гонцов повезли в российские пределы грамоты Дмитрия. Первая была адресована Борису – это было официальное «иду на вы». В ней Дмитрий напоминал ему все его злодеяния (то есть все смерти и несчастья, случившиеся за время Борисова правления), извещал о своем спасении (уже без всяких деталей: спасен «по воле Божьей») и убеждал добровольно оставить престол и удалиться в монастырь, обещая свое милосердие как самому Борису, так и всему его семейству.

Другая грамота обращалась ко всем воеводам, дьякам, служилым, торговым и черным людям:

«Бог милосердый по своему произволению покрывал нас от изменника Бориса Годунова, хотевшего нас предать злой смерти, не восхотел исполнить злокозненного его замысла, укрыл меня, прирожденного вашего государя, своей невидимой рукой и много лет хранил меня в судьбах своих. И я, царевич Дмитрий, теперь приспел в мужество и иду с Божьей помощью на место прародителей моих, на Московское государство и на все государства Российского царствия. Вспомните наше происхождение, православную христианскую веру и крестное целование, на чем вы целовали крест отцу нашему, блаженной памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, и нам, детям его – хотеть во всем добра; отложитесь ныне от изменника Бориса Годунова к нам, и вперед уже служите, прямите и добра хотите нам, государю своему прирожденному… а я стану вас жаловать по своему царскому милосердному обычаю, и буду вас свыше в чести держать, ибо мы хотим учинить все православное христианство в тишине и покое и в благоденственном житии».

Замойский, узнав о начале похода, с досадой сказал:

– Надо будет бросить в огонь все летописи и изучать только мемуары воеводы сандомирского, если его предприятие будет иметь хоть какой-нибудь успех.

Действительно, ничего подобного еще не знала военная история. Тридцать лет назад Стефан Баторий, лучший полководец своего времени, для войны с Россией опустошил польскую казну и набрал в свою армию цвет польской кавалерии, отборную венгерскую и немецкую пехоту, но за три года военных действий не смог продвинуться дальше Пскова.