Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

В городе появились три пришлых монаха, которые начали подбивать путивлян к возмущению, говоря им, что Дмитрий не настоящий царевич, а беглый монах-расстрига; по их словам, они раньше жили с ним в одном монастыре и теперь опознали его. Их поведение обратило на себя внимание сторонников Дмитрия; монахов арестовали и привели к царевичу. При обыске у них нашли грамоту патриарха Иова с обличениями Гришки Отрепьева и письма Бориса, в которых царь обещал путивлянам свою милость и прощение, если они доставят в Москву самозванца живого или мертвого и истребят поляков. Один из монахов, ветхий старик, признался, что Годунов поручил им отравить Дмитрия, для чего они вошли в сговор с двумя людьми из свиты царевича.

– У моего товарища, – сказал он, – есть в сапоге яд, страшный яд. Если к нему прикоснуться голым телом, то тело распухнет и человек на девятый день умрет. Твои приближенные решили положить яд в кадило и окурить тебя им вместе с ладаном.

Дмитрий велел привести к себе изменников. Это были двое воевод, из тех, кого жители какого-то сдавшегося города связанными выдали ему; они вызвались служить Дмитрию и были оставлены им в свите.

– Так-то вы отплатили мне за то, что я проявил к вам милосердие, даровав вам жизнь! – с горечью сказал воеводам Дмитрий. – Не отпирайтесь, Бог обнаружил ваше злодеяние через этого монаха.

Воеводы повинились во всем. Двое других монахов подтвердили слова своего товарища, сказав в заключение:

– Теперь мы видим, что Дмитрий – истинный сын Ивана Васильевича. Бесполезно бороться против правого дела…

Оба они были заключены в тюрьму (позднее Дмитрий простил их), а их товарищ получил награду. Что касается воевод, двойных предателей, то их Дмитрий отдал на суд путивлян, и те расстреляли их из луков.

Пропаганда Бориса и патриарха не имела никакого успеха в Путивле отчасти потому, что Дмитрий показывал здесь народу настоящего Гришку, вернувшегося из Сечи. Он прилюдно рассказывал, что действительно был у патриарха Иова книжником, бежал в Литву и спознался с царевичем в Киеве, когда Дмитрий выдавал себя за монаха. Эти рассказы, немедленно делавшиеся известными далеко за окрестностями Путивля, привлекали к Дмитрию новых сторонников.

Несмотря на поражение при Добрыничах, отпадение русских людей от Годунова шло такими быстрыми темпами, что весной Дмитрий уже смог отправить к Сигизмунду бывшего черниговского воеводу Татева, сделавшегося его доверенным лицом, с известием, что ему покорилась вся Северская земля. В подтверждение его слов посольство Татева сопровождала депутация от Северских городов. Татев и севрюки жаловались королю на польское рыцарство, оставившее Дмитрия, и просили у него помощи. Сигизмунд официально принял их только после смерти Бориса.

Через несколько дней после приезда дмитриевых послов умер Замойский. Его смерть развязала руки сторонникам Дмитрия в Польше. Однако Дмитрий уже не особенно нуждался в польской подмоге. 13 апреля 1605 года смерть другого человека открыла ему дорогу на Москву. В этот день умер Борис.

Последние месяцы жизни Годунов был сам не свой. Он мог бы сказать о себе то же, что говорил один известный городничий: «…не знаешь, что и делается в голове; просто, как будто стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить». Под влиянием страха и чувства собственного бессилия он потерял свое обычное политическое здравомыслие и пытался бороться против Дмитрия двумя противоречащими друг другу способами: с одной стороны, скрывая от народа пришествие страшного выходца с того света и отгораживаясь от Литвы заставами, с другой – распространяя во стране грамоту патриарха Иова и анафемствуя самозванца. И то, и другое было только на руку Дмитрию. Народ не верил ни Борису, ни патриарху.

– Борис, – говорили одни, – поневоле должен говорить и делать так, как говорит и делает, а то ведь ему придется не только от царства отступиться, но еще и о жизни своей промышлять!

Другие рассуждали так:

– Борису и патриарху самим неведомо, что Дмитрий Иванович жив, они думают, что его зарезали по приказу Бориса, а того не знают, что вместо него другой убит. Мать и родственники царевича заблаговременно проведали умысел Борисов, что он хочет младенца извести, что будет царевичу смерть потаенна, неведомо как и в какое время, – вот они и подменили ребенка, укрыв Дмитрия в надежном месте. Теперь же он возмужал и идет на свой прародительский престол.

Каждый успех Дмитрия вызывал в народе радость, неудача – распространяла уныние. Москвичи выговаривали тем, кто сеял среди них обнадеживающие слухи:

– Вот, говорили, Польша поднялась за Дмитрия, вот, войско наше передалось ему, вот, царь Дмитрий недалеко от Москвы!..