Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

В Москве все еще царствовал Федор; заплечных дел мастера все еще пытали и казнили гонцов и сторонников Дмитрия. Однако ропот с каждым днем нарастал. Народ требовал возвратить из ссылки опальных бояр и привезти в столицу царицу Марфу. После приезда Мстиславского и Шуйского из-под Кром беспорядки в городе вспыхнули с новой силой. Простонародье вломилось в Кремль и вызвало Шуйского для объяснений, с кем же, наконец, воюет царь Федор и его воеводы – с окаянным Гришкой-расстригой или истинным царевичем? Шуйский, выйдя на Лобное место, принародно целовал крест, что царевича Дмитрия давно нет на свете, что он сам, своими руками, положил тело младенца в гроб – и призывал твердо стоять за истину против расстриги. Одни сторонники Дмитрия приуныли: слово князя Василия было уважаемо москвичами; другие продолжали смущать людей вопросом: почему же все-таки не везут в Москву мать царевича?

В середине мая в столице появились беженцы из-под Кром, принесшие известие об измене войска. Больше они ничего не знали и на настойчивые расспросы озлобленно отвечали:

– Поезжайте сами и узнайте!..

Москва притихла; улицы и площади опустели; люди томились в ожидании чего-то важного, что вот-вот должно было случиться.

30 мая в городе поднялась тревога. Двое каких-то посадских людей увидели на Тульском тракте облако пыли и завопили, что приближается царевич. Москвичи заметались по улицам, но они бежали не в оружейные мастерские, а в пекарни, чтобы купить хлеб-соль для встречи государя царя Дмитрия Ивановича. Из Кремля вышли перепуганные бояре спросить, что случилось; народ не отвечал им. Промолчал он и тогда, когда спустя некоторое время облако пыли улеглось и царские приставы потащили двух паникеров на плаху. Однако наутро все были твердо убеждены, что атаман-чародей Корела уже стоит под стенами Москвы. Толпа потешалась над стрельцами, неохотно устанавливавшими по приказу воевод пушки на стенах. Богатые москвичи тайно несли свои деньги в монастыри для сокрытия.

1 июня к Москве подъехали двое гонцов Дмитрия – дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, привезшие с собой грамоту царевича. Они не решились проникнуть в город и остановились в Красном Селе, где ударили в колокол и собрали толпу купцов и ремесленников. После прочтения грамоты раздался единодушный рев:

– Да здравствует Дмитрий Иванович! В город! В город!

Посланников царевича повели прямо на Красную площадь. Отряд стрельцов, попытавшийся было преградить им путь, быстро рассеялся под напором огромной толпы горожан, присоединившейся к красносельцам. Возле Кремля собрался чуть не весь город; давка стояла невообразимая.

Вышедшие из дворца бояре возмущались:

– Что это за сборище, за бунт? Самовольно собираться не гоже! Хватайте воровских посланцев и ведите их в Кремль, пускай там покажут, с чем они приехали.

Но народ не выдавал гонцов и громко требовал читать грамоту Дмитрия вслух. Пушкина и Плещеева поставили на Лобном месте. Людское море сразу утихло; люди напряженно вслушивались в слова послания.

Грамота Дмитрия, по царственному сдержанная, была обращена к знатнейшим вельможам – Мстиславскому, Шуйским, – а также ко всем боярам, окольничим, стольникам, стряпчим, жильцам, приказным, дьякам, детям боярским, служилым, торговым и черным посадским людям. Она была весьма искусно составлена. Дмитрий взывал прежде всего к народной совести: ведь все россияне клялись верно служить царю Ивану Васильевичу и его детям и не хотеть на престоле никого другого, чему свидетель – сам Бог. Но не зная о чудесном спасении Дмитрия, русские люди целовали крест изменнику Борису, а затем, обольщенные им, стояли против законного наследника, когда он, Дмитрий, хотел занять отеческий престол без пролития крови. Дмитрий прощал народу этот грех, совершенный по неведению и заблуждению, и объявлял, что не держит гнева ни на кого из своих подданных. Наказание грозит только упорствующим изменникам, все же остальные могут надеяться на царское великодушие и милость; впереди их ждет мирное, благополучное царствие.

По окончании чтения площадь загудела: большинство славило Дмитрия, но было немало таких, кто желал многие лета Федору. Наконец народ закричал:

– Шуйского! Шуйского! Он был в Угличе с розыском, пусть теперь скажет, точно ли тогда похоронили царевича?

Князя возвели на Лобное место; наступило напряженное молчание.

– Борис, – заговорил Шуйский, – послал убить царевича, но его спасли, а вместо него в Угличе погребен поповский сын…

– Теперь нечего долго думать, всё узнали, как было, – завопили сторонники Дмитрия, – значит, настоящий царевич – в Туле! Принесем ему повинную, чтоб он простил нас по нашему неведению!

– Долой Годуновых, долой их, б… детей! – подхватила толпа. – Всех их искоренить, вместе с их дружками! Бейте, рубите их! Не станем жалеть Борисову родню, раз сам Борис не жалел законного наследника и хотел извести его в детских летах. Господь нам теперь свет показал, а дотолева мы во тьме сидели. Засветила нам теперь звезда ясная, утренняя – наш Дмитрий Иванович. Будь здрав, наш прирожденный государь царь Дмитрий Иванович!