Царица Армянская

— Я спрашиваю, что будет завтра?

— Дай мне руку — узнаешь.

Мари-Луйс машинально спрятала руки в складках своей одежды.

Таги-Усак усмехнулся.

— Вот и свершилось твое желание. Отныне твой удел — покаяние и

воздержание за былой грех.

— Моя жизнь давно уже стала сплошным воздержанием, жрец Таги-Усак! —

раздраженно бросила царица. — Уйди от меня. И немедленно...

Таги-Усак поспешил удалиться.

Он был уверен, что провожающие его глаза царицы полны слез. Он был

уверен в этом.

* * *

Арбок Перч вместе со своим отрядом добрался до высей Тайка и там, в

горах, раскинул лагерь.

Дав людям немного отдышаться, он приказал воинам построиться на

лесной поляне и, стоя перед шеренгой, мрачный, вооруженный, точно к бою

готовый, произнес:

— Вы были свидетелями того, как я отказался от должности властителя

Нерика, предложенной мне царем Каранни. Были?

— Да, свидетели!..

Арбок Перч рванул серьгу из уха — подарок Каранни — и бросил в кусты.

— Отказываюсь и от этого дара царя. Сейчас, когда мы сами себе

властители, я спрашиваю вас, свободные люди, хотите вы впредь оставаться

со мной?

— Хотим, хотим! — ответили все хором.

Ерес Эпит, которая была единственной женщиной в отряде мятежников, с

гордостью взирала на своего супруга и испытывала к нему все большую и

большую преданность и любовь. Только теперь, только с ним она вдруг

поняла, что всю жизнь боялась лишь богов и царей...

Места тут, в Тайке, хорошие. С вершин просматривается весь горизонт.

Воды много, леса богатые. И становище надежно укрыто в их чаще от

недоброго глаза и слуха.

Минул первый день, затем еще и еще.

Арбок Перча почему-то тревожила безмерная кротость и нежность Ерес

Эпит.

— Может, тебе горько здесь, на чужбине, жена моя? Может, нежеланный

я? Если так, только скажи, я готов сам доставить тебя в дом твоего отца,

дать тебе свободу! Нет для человека ничего более святого, чем свобода.

Ерес Эпит кинулась ему на шею:

— Я счастлива с тобой, Арбок Перч! Боги тому свидетели!

— Счастье — это игра богов. Нам, смертным, оно перепадает редко. Да и

то порой лишь для того, чтоб обернуться бедою. Человек — сам себе бог и

собою держится в мире.

Ерес Эпит погладила ему руки.

— О Арбок Перч, супруг мой, ты удивительный, необыкновенный человек.

Она обернула свои длинные косы вокруг его шеи, как ожерелье, и, нежно

ластясь, сказала:

— Я осмелюсь спросить у тебя: разве нельзя жить свободным и

независимым?

— Как тебя понимать?

Ерес Эпит, видно, не знала, как выразить то, что занимало ее мысли.

Она не робела, нет. Просто не находила слов.

— Вот ты восстаешь против богов, против царей. Так ведь?

— В этом смысл моей жизни.

— Выходит, этим ты связываешь себя с ними, снова сковываешь цепями

свою свободу. Выходит... Нет, не могу я никак выразить. Понимаешь, мне

ясно одно: вот ты отказался служить царю, но свободы у тебя все равно нет,

ты связан враждою с недругами, зависим от этой вражды, от их воли и

действий?..

О боги, о чем вещают эти нежные уста, созданные для жарких

лобзаний!..

— Человек извечно в оковах, — продолжала Ерес Эпит. — Да, да, в

оковах. Причем по своей воле, сам их на себя надевает. А вот мне хотелось

бы жить по-настоящему свободной, как птица, как звери в священную пору

любви. Но пойми, любимый, это невозможно. И желаемое тобой тоже

невозможно. Как найти то, чего нет, чего не может быть? Человек от

рождения обречен быть рабом оков, не всегда видимых, но извечных для

каждого. И хлеб и вода, их добывание — тоже оковы. Нету и не может быть

для человека полной свободы и независимости. Нету...

Ерес Эпит продолжала свои раздумья вслух и словно бы уже не мужу, а

себе все внушала. Она даже не сразу заметила, что Арбок Перч, опустив

голову к ней на колени, заснул. Прекрасное мгновение. Только в такие

минуты, только во сне человек поистине свободен и предоставлен сам себе.

Благословение уснувшим навеки. Неужто над нами есть неосязаемая высшая

сила? Нет! Есть жизнь, есть земля и их несчастные создания... Отнюдь не

боги управляют миром. Рождение и смерть никем не предрешаются. Никем...

Прошел день, а за ним чередой и другие. Душа Арбок Перча горела

жаждой мести. Как он ни силился, Нуар не забывалась.

Приказав своим людям разрушить в окрестностях всех каменных

богов-идолищ, все молельни и источники священной воды, Арбок Перч принялся

муштровать своих воинов. Всякого, кто осмеливался возражать ему и

сопротивляться, он тут же уничтожал: кого вешал на деревьях, кого сжигал

на костре. И во всполохах пламени ему мерещилась Нуар.

— Да прости, Нуар! Да прости!..

Слух о нем разносился повсюду. К нему стали прибиваться беглые рабы,

безземельный люд, все обделенные и гонимые. Шли, чтоб отдаться в полную

власть, веруя в него как в бога.

Время летело, а Каранни все не слал карающего войска, что удивляло

Арбок Перча. Очень уж он ждал. Невтерпеж ему было сразиться с царем за их

богиню Нуар. И, коли суждено, пусть пал бы в этом бою, убедился б, что

есть она — вера. Не желал он жить в безверии.