и до утра глаз не сомкнул. Видения, одно мучительнее другого, одолевали
его.
Нуар, стоя на коленях у него в ногах, воскуряла ладан. Но ему и от
этого не спалось.
Вконец измотавшись от бессонницы, Каранни велел позвать Каш Бихуни.
— Поедем в новый город! — сказал он. — Посмотрим, как там дела.
Они спустились к берегу, сели в колесницу и по мосту, уже почти
готовому, переехали на ту сторону Евфрата, откуда хорошо просматривались
старинные храмы Куммахи. Над всеми возвышалась златоглавая обитель богини
Эпит-Анаит.
Каранни объявил верховному военачальнику свою волю:
— Разрушить все храмы Куммахи, оставив только два из них — храмы
Мажан-Арамазда и Эпит-Анаит.
Явно обрадованный, Каш Бихуни ответил:
— Воля твоя будет исполнена, божественный.
Каш Бихуни был лет на двадцать старше престолонаследника, но во всем
вверялся ему. Да и к чему лишние заботы, раздумья, считал он. Покой дороже
всего.
— Куда править? — спросил Каш Бихуни, с трудом сдерживая коней,
впряженных в колесницу.
— Туда, где строится новый храм.
Было удивительно тихо.
«Странно люди устроены, — подумал Каш Бихуни. — Жизнь так коротка, и
большую ее часть они расточают на поклонение бездушным идолам. Вон и
царица, с богами силой меряется, а мужа отринула. Где это видано? Ну, да и
ладно! Какое мне дело до того, что курица не в своем гнезде яйца несет».
Они поднимались вверх по извилистой дороге. Отсюда золоченый купол
храма Эпит-Анаит был виден особенно хорошо. «Сияет, как наложница
престолонаследника Нуар, — мелькнуло в голове Каш Бихуни. — И зачем только
Каранни сохраняет храмы? От них ведь никакого толку...»
Каранни осмотрел крепостные стены и остался доволен: хорошая кладка,
надежная толщина, все делается как надо. С внутренней стороны устроены
необходимые приспособления, есть и стойла для коней.
Он решил, когда все будет закончено, воздвигнуть на круглой
центральной площади нового города статую Мажан-Арамазда. Над ней уже
работают. Царевич видел ее, статуя должна быть очень хороша.
Каменотесы и жрецы, работающие над созданием Ани, встречали
престолонаследника с почтением. Резали жертвенных бычков и овец у его ног.
Несмотря на раннюю пору, появился и Таги-Усак, возглавляющий от имени
Каранни все работы по возведению нового города.
— О божественный, город твой день ото дня становится многолюдней.
Прибывают на жительство целыми кланами, иные по пятьдесят — шестьдесят
человек.
— Вот только ты, Таги-Усак, да брат мой Каш Бихуни никак не
обзаведетесь семьями.
— У меня теперь вся надежда на бога зла Угура, — хмыкнув, пошутил
верховный военачальник. — Недалек час — явится и приберет меня...
— Выходит, надо его уничтожить, и мы это сделаем! — сказал царевич.
— И Шанта тоже! — воодушевился Таги-Усак. — И еще!.. Кому он нужен,
этот сонм богов. Иной раз все перемешаются в голове, не вспомнишь, какого
и по какому случаю следует поминать...
Новые поселенцы большой толпой окружили Каранни. Престолонаследник
был приветлив с ними.
— Я рад всем вам, новоприбывшим, благословляю вас и освобождаю от
податей.
Толпа возликовала:
— Слава царю нашему Каранни!..
— Слава царице нашей Мари-Луйс!..
— Слава, слава!..
Каш Бихуни обратил особое внимание на то, что царь освободил
новоприбывших от податей. «А ты хитроумен, царь наш! — подумалось ему. —
Хочешь, чтоб побольше народу сошлось в твой новый город. Хочешь, чтобы
твой Ани сделался более грозной и могучей цитаделью, чем Хаттушаш у
хеттов!»
Каш Бихуни улыбнулся, довольный, извлек из кармана своего хитона
горсть любимых жареных бобов и стал потихоньку от Каранни крошить их
зубами. Дела, конечно, разворачиваются небывалые, но ему-то что с того...
* * *
В новой части столицы, в Ани, поднялся храм Мажан-Арамазда и рядом с
ним усыпальница, под сенью которой будут покоиться останки царя Уганны.
Все, что связано с распоряжениями относительно похорон, Каранни
поручил Мари-Луйс. Он уже смирился с тем, что жена стала ему чужой, но
боль еще жила в душе. И сейчас Каранни хотел лишний раз дать ей понять,
что высоко ее чтит и не собирается отстранять от своих царских дел.
Мари-Луйс объявила о дне похорон. Весть тотчас разнеслась в Куммахе и
в Ани.
И вот день этот наступил.
Еще с утра площадь у храма заполнили женщины, стремящиеся первыми
лицезреть царя Уганну. Все заходились плачем и причитаниями. Иные в
экстазе доводили себя до того, что теряли сознание. Две юные жрицы, опоив
себя дурманным снадобьем, отошли в мир иной прямо на плитах у входа в
храм. Узнав об этом, Мари-Луйс послала туда воинов из своей охраны,
приказав оповестить, что она запрещает самопожертвования.
А на площади старого города тем временем объявился облаченный в
царские одежды безумец, называющий себя воскресшим по воле богов царем
Уганной. Самозванца схватили, догола раздели, сняли с него накладные
волосы, краску, коими он подделался под царя, и вывели напоказ толпе.
Толпа вмиг забила его камнями до смерти.