Себя тоже Пётр Христианович попытался переделать. В конюха нельзя. Придёт он к купцу под видом конюха и будет за десятки и сотни монет серебром плуги покупать. Удивительное для 1801 года событие. Потому нужно в мещанина превратиться. Для начала Брехт сбрил бакенбарды и усы. Глянул в зеркало. Ну, так себе маскировка. Был графом Витгенштейном, им и остался, только без усов. Тогда стал щетину отращивать. С одеждой вообще плохо. Один-единственный сюртук не военный оказался у Петра Христиановича. В нём сейчас и ходил. Армяк какой надо. Где же на такую орясину взять?
Событие сорок шестое
Дикие леса Канады полны лютоволков! Ты знаешь о лютоволках, не так ли? Они как волки, только лютые!
Брехт, напевая песенку Чижа в «щётку» пока, погляделся в тусклое зеркало у жены в спальной комнатке. Там проснулся. Как-то уж так получилось, пошёл вечером на двор, кое-какие внутриутробные дела обделать, ну не привык к горшкам, и столкнулся в комнате с моющей голову женой, стоящей в интересной позе. Что-то в мозгу щёлкнуло, генерал-лейтенант Брехт отключился и включился генерал-майор бывший – Витгенштейн. Брехт от криков, точнее стонов, что издавала Антуанетта, вернулся, но ситуация была безвыходная. В смысле сразу выйти не получалось. Пришлось порадеть за честь… И ещё раз потом. И потом ещё пару раз. И вот утром снова.
Борода росла медленно. Но дворянский вид уже почти замаскировала. На купца старообрядца с метлой или лопатой мало ещё походил, скорее на сбежавшего с каторги заключённого по лесам домой пробирающегося. Партизан – партизаном.
Всю эту неделю не сидел без дела. Хлеб, в смысле рожь и пшаничку, закупали. Брехт первый попавшийся мешок высыпал на стол в школе и детишек собрал вокруг. А чего? Это писать тонким пёрышком в тетрадь нельзя, перебирая при этом пшеничку, а слушать слово Божие или сказки Шахерезады вполне себе можно. Сидит Маня и перебирает, рога диавола и овсюг в сторону отгребая по зёрнышку, а мозг впитывает рассказ, как Каин Авеля убил за понюшку табака. Подарок, ишь, не той системы. А ведь Каин это первый сын Адама, батянька его по своему образу и подобию воспитывал. Дети ведь копируют поведение своих родителей.
Ладно, бог с ним с Авелем. Зерно закуплено и перебирается. Должно хватить и дожить до следующего урожая, и для посадки. Купил граф на сто рублей зерна. Это если на килограммы переводить, то десять тонн зерна. Это если на пуды переводить, то шестьсот двадцать пять пудов, а если на мешки по сорок кило, то двести пятьдесят мешков, вроде и не много. А вот если на подводы, что потянулись в Студенцы из Подольска, то это ужас просто. Крестьянские мелкие заморённые лошадки берут максимум полтонны веса. И то обделываются по дороге. Но это же так не работает. Раз уж надо ехать в Подольск, за зерном, то все и поехали. Все тридцать восемь артельщиков. И Брехт на дормезе впереди. Эдакий санно-гусеничный поезд, растянувшийся на два километра, получился. С собой христиане кто сальце на продажу вёз, кто яички. Брехт тут недодумал, он чётко запретил торговать крестьянам зерном, а про яйца ничего не сказал. Количество едоков в семьях серьёзно уменьшилось, сейчас два раза в день детей кормят у полевой кухни. Вот у товарищей колхозников и появился излишек. Вообще, Брехт хотел наорать и заставить сгрузить продукты, какого чёрта, мол, сами недоедают и повезли продукты продавать, но тут Осип – председатель артели «Свободный труд», ему эдак виновато шепнул, что обносились христиане, нужно одёжку шить.
Н-да. Чего уж. На покупку одежды для пары сотен человек у него точно денег не хватит. Да и иждивенцев растить не выход. Сядут на шею. Вот как с детским питанием.