Этторе и полковник стоят в середине поля в нескольких метрах от того места, с которого наблюдает за ними Хирут. Они говорят слишком тихо — ей не слышно ни слова, но она ясно видит, как Фучелли похлопывает Этторе по спине. Этторе хватается за ремень сумки, чтобы не дать ей свалиться. А когда Фучелли прижимает какую-то бумагу к его груди, Этторе делает шаг назад, и бумага падает на землю. Фучелли поднимает ее, протягивает Этторе, ждет. Этторе отрицательно качает головой. Он ударяет себя в грудь, поворачивает голову к Хирут, потом назад к Фучелли и снова отрицательно качает головой. Фучелли хватает Этторе за руку, засовывает в нее бумагу. Он складывает руки на груди. Расставляет ноги пошире и поднимает подбородок. Он говорит голосом, который легко скользит по траве и колючей проволоке. Он говорит на итальянском, но облаченном в другой язык — язык безотлагательности и требовательности. Она видит, как Этторе проваливается в самого себя. Она видит дрожащую руку, тянущуюся к бумаге. И она ждет, что полковник отберет у него бумагу, потому что те, у кого многое есть, всегда хотят иметь больше.
Но Фучелли сдвигает солнцезащитные очки на затылок и откашливается. Наклоняется, чтобы сплюнуть на землю. Потом начинает говорить, его голос так громок и прозрачен, так жесток, что холмы ловят его слова, удлиняют их, наполняют воздухом, и слова плывут, множатся, оседают на Хирут каскадом звуков, которые она может перевести, только глядя на Этторе, а тот все не опускает голову и отрицательно качает ею. Он поворачивается в ее сторону, и в этом пространстве между ними возникает что-то трепетное и нежное, понимание, отсутствующее во всех языках, которые попытались бы облечь это чувство в слова, очертить его границы и покончить с ним.
Потом Фучелли заканчивает говорить. Он отдает честь. Он ждет. Когда Этторе наконец отдает честь, Фучелли разворачивается и идет вниз по склону холма, целеустремленный, как никогда.
Глава 13
Унижение — рана столь глубокая, что Этторе отказывается признавать ее глубину. Иного пути, кроме как вперед, нет, думает он, все еще потрясенный, садясь на свою кушетку. Ему ничего не остается — только вернуться в Италию, как этого требует телеграмма, и там отвечать за свой проступок. Его преступление было раскрыто, вероятно, об этом донес кто-то из своих, и полковник ничего не может сделать, чтобы остановить то, что должно случиться. Фучелли подаст прошение в его защиту, но ему придется уехать с ближайшим почтовым грузовиком на следующей неделе. Полковник не будет помещать его под арест, как это предписывается телеграммой, работа солдата не кончается, пока он не уволен. Этторе оглядывает свою аккуратно застеленную кровать, коробку, на которой стоит только керосиновая лампа и лежит старая газета. Он вытряхивает содержимое своей сумки на кровать и находит фото Хирут. Она не пожелала смотреть на снимок. Ей было не по силам смотреть на себя даже в полуобнаженном виде, облаченную только в чудесный свет. Именно это он и хотел ей показать: его способность преобразовывать явно отвратительное мгновение в нечто другое.
Этторе засовывает руку под кровать и достает оттуда плоскую металлическую коробку. Одна из тех коробок, что есть почти у каждого солдата и даже полковника. Стандартная металлическая коробка — такую можно купить в Асмаре или в tabacchi в Гондэре. Эта коробка — способ защитить письма и почтовые открытки, маленькие сувениры, когда придет время возвращаться домой. Внутри — письма, которые он писал родителям и которые не прошли бы цензуру, дневник его пребывания в Африке, воспоминания, которые он хранил не только для них, но и для себя. Он просматривает фотографии в стопках по годам, расположенные в хронологическом порядке. Здесь же вырезки из газет и заметки о событиях, которые станут подсказкой для других воспоминаний, когда у него с отцом состоится один из тех разговоров, о которых он всегда мечтал. Он зароет где-нибудь эту коробку и откопает, когда будет свободным от этой войны и переписи с ее ограничениями. Он размышляет о своем безумном рывке к зданию тюрьмы, когда он услышал, что Фучелли ищет его и что это как-то связано с посланием из Рима. Он не может объяснить свою потребность быть рядом с Хирут, испытывать на себе ее презрение, позволять этому ее чувству накатывать на него в надежде увидеть когда-нибудь его отлив и постепенный переход во что-то другое — смягчение, смирение, прощение.