Царская тень

Хирут бредет по дымящемуся пеплу сгоревшего поля и находит мертвое тело Карло Фучелли, драный носовой платок лежит на его распухшем лице и шее, его ремень и окровавленные брюки расстегнуты, ноги широко раздвинуты. Она опускается на колени и поднимает платок. На его глазах лежат две итальянские монетки. Воротник пропитан темной кровью. Хирут расстегивает рубашку, чтобы проверить сердце, убеждается, что этот человеческий монстр и в самом деле мертв. Она прижимает ладонь к его бездвижной груди. Она снимает монетки с его глаз, бросает их в сторону, стаскивает с него ботинки, стягивает носки, берет маленький нож, пристегнутый к его щиколотке. Она произносит молитву над мертвецом, просит бога предать его вечному огню, выжечь его подошвы ядовитым дождем. Она осеняет Фучелли крестным знамением, в последний раз кидает на него взгляд, потом направляется к другой границе поля, где она в последний раз видела Кидане — он упал и, раненый, остался один.

Этот звук похож на чириканье воробья, вылетевшего целым из драки, чистая нота такой прекрасной высоты, что даже выстрел из пушки не смог бы ее заглушить. Этторе замирает на бегу вниз по склону, ведущему к Фучелли. Он знает этот голос. Это Хирут, застигнутая где-то между песней и криком, вой такой мучительный и свободный, что он поднимается выше деревьев и замирает в облаках. Не отдавая себе в этом отчета, он бросается к ней.

Она по другую сторону поля, на котором оставила Фучелли, где-то за сожженными палатками на подножье холма. Она стоит на коленях спиной к нему над телом человека, и Этторе знает: человека зовут Кидане. Человек еще жив, дышит громко и тяжело, тянется к ее лицу, а она отшатывается и бьет его по руке. Они — две фигуры, плывущие по темной реке, одна держит другую на коленях, наклоняется, чтобы покачать, как ребенка, и прошептать что-то в ухо. Она нежно обнимает его, раскачивает туда-сюда, ее голова рядом с его, ее руки под его шеей и вокруг нее. Этторе хочет сказать, но ему так трудно дышать. Он хочет сказать: Сядь, Хирут, дай ему воздуха. Но Хирут покачивает его и бормочет, все крепче сжимая человека в объятиях.

Киду, говорит она, Киду. Потом она поднимает голову к небу, а когда Кидане снова пытается притронуться к ее лицу, желая не то притянуть ее к себе, не то оттолкнуть, Хирут смотрит на умирающего человека, прищуривается. Я солдат, говорит она. Я дочь Гетеи. Они забудут тебя и будут помнить меня. Она откашливается, вытирает щеки и повторяет то, что сказала, а Кидане стонет и испускает последний вздох, его рука падает ему на грудь, уже ничего не просит: Они забудут тебя и будут помнить меня.

Первым кричит Аклилу, растерзанный голос, отражаемый горами, Кидане: боль, обретшая форму имени.

Астер присоединяется к нему: издает крик скорби о муже.

Хирут быстро моргает, она испугана, смотрит вниз, потом на Этторе. Их разделяет несколько шагов, но расстояние невелико, они слышат друг друга. Она качает головой, Уезжай, говорит он. Все кончено. Возвращайся в свою страну. Убирайся отсюда.

Он показывает на тюрьму. Мои письма, коробка, моя тайна. Твоя тайна. Мне нужно идти.

Она понимает и не противится его предложению. Она спокойна, она смотрит на тело Кидане с выражением ужаса. Медленно кивает. Да, говорит она. Моя тайна.

Этторе разворачивается и бежит к безопасности, к тому месту, которое он сделает своим домом, пока не найдет ее еще раз.

Глава 18

5 мая 1941

Императору казалось, что дорога домой будет короче, дорога, бесконечная черная лента, тянущаяся все дальше и дальше к горизонту. Хайле Селассие открывает окно «Роллс-Ройса» и слышит ровное металлическое гудение каравана за ним. Они все возвращаются вместе с ним, его министры и советники, его семья и телохранители. Перед ним идет маршем его армия, эти бесстрашные бойцы, которые никогда не сдавались. Он прикасается к груди, сдвигает в сторону свои многочисленные медали, нащупывает очертания своей грудины, частое биение сердца. Он не оставил в Англии ничего. Он забрал даже наскоро составленные заметки, которые делал для себя в дни перед отъездом, доставал листки один за другим из мусорной корзины, рассовывал по карманам, в уголки чемоданов, в свои портфели, пока не удостоверился, что не оставил ничего. Если бы он мог, он уничтожил бы все до последней ниточки, каждый волосок, каждую каплю воды, которая стекла с его тела на английскую землю, и увез бы с собой. Он хочет войти в свой город цельным человеком, ничего не потерявшим, полным.