Царский изгнанник

– Видишь ли, Агафья, что она без тебя жить не может, – сказала Марфочка. – Что мы с ней будем делать в дороге? И теперь, ты уйдешь на какие-нибудь два часа, и то я с ней никак не слажу: того и гляди, горло надорвет. Поезжай с нами, Агафьюшка. Право, тебе хорошо будет у нас; а я-то как буду покойна, зная, что Еленка у тебя на руках.

– Знаю, матушка княгинюшка, что мне-то хорошо будет. Посмотри, и в эти две недели как я отъелась и принарядилась, узнать нельзя, словно купчиха какая стала. Да коль свои детки есть, грешно и стыдно бросить их и за чужими ходить. Кабы пряма опасность какая, – я не говорю: я бы послужила тебе, моя красавица; а ты о дочке-то не сокрушайся, поплачет, да и утешится. Уж как все мои ревели, когда я их от груди отнимала! Всякий раз, бывало, на три дня к дьяконице перейдешь и только и видишь детей своих что по ночам, а, слава Богу, ни один не захворал, не охрип даже… и с твоей ничего не будет.

Марфочка пожаловалась дедушке на неуступчивость Агафьи, и, к удивлению ее, дедушка заступился за Агафью.

– Как же ты хочешь, Марфа, – сказал он, – чтоб, полюбив тебя и привязавшись, положим, к Еленке, Агафья оставила свой дом, свой приход и своих детей? Ей, разумеется, было бы у тебя и лучше и выгоднее, чем дома; но добрая мать думает не о том только, чтоб ей было хорошо, она заботится больше о детях, чем о себе. К чести нашей надо сказать, что наша Россия богата такими добрыми, простыми женщинами, готовыми приносить большие жертвы, не подозревая даже, что они приносят жертвы. Нам ставят в пример спартанок и римлянок. Это оттого, что у них были историки, а у нас их нет. А сколько у нас в России неведомых миру матерей гракхов[48], и наша Агафья при случае перещеголяет любую Корнелию; я две недели изучаю ее: другая на ее месте загордилась бы оказанной ею нам услугой; только бы и говорила что о воскресении Еленки; а эта никогда ни слова, как будто не поняла или не помнит моего обещания.

– Стыдно признаться, а грех утаить, – сказал отец Савватий, – а я подозревал, что она себе на уме и только прикидывается такой бескорыстной. На днях и говорю я ей: «Что ж, Агафья Петровна, говорю, князь обещал наградить тебя, а не награждает; ты бы напомнила ему, чай, твое дело не богатое». – «Куда богатое, – отвечала она, – да язык-то у меня не повернется говорить об этом не только с князем, а даже с княгинюшкой, с которой, говорит, я как своя… Чтоб я за Божию помощь платы себе просила!.. Мой дьячок говорит, что и по вашим книгам это не велено, да и без дьячка знаю, что не велено…» А точно знаю, – продолжал отец Савватий, – что ее дело далеко не богатое: со дня на день перебивается; дочь выдать хочет, – не с чем; сыновей обучить, – тоже нечем: кое-как азбуки и складам у отца выучились, а отец по праздникам на клиросе поет, а по будням плотничает… Недаром Бог послал Агафье такое счастье, она стоит его, теперь поправится…

– Ты бы, Марфа, поговорила с ней, – сказал князь Василий Васильевич, – и расспросила бы ее о женихе ее дочери. Сыновей, коль она согласна расстаться с ними, мы поместим в учение в Москве и выведем их в люди… Поговори с ней обо всем этом, и перед отъездом мы просватаем ее дочь; ты покуда займешься приданым, за двенадцать дней много успеешь сделать, а что не поспеет, то вышлешь из Москвы после, к Красной горке.

Марфочка тут же побежала наверх и застала Агафью играющей с Еленкой.

– Знаете, Агафья Петровна, – сказала она, – я на вас жаловалась дедушке, просила, чтоб он вам приказал ехать с нами…

– Что ж! Он, чай, сам сказал, нельзя…

– Еще я жаловалась ему, – продолжала Марфочка, – на то, что вы, Агафья Петровна, со мной не откровенны, что вы не имеете ко мне никакого доверия и, значит, не любите меня.

– Что это ты, матушка княгинюшка, аль во сне видела! Перекрестись!..

– Не стыдно ль тебе, Агафьюшка, имея дочь-невесту и жениха на примете, ни слова не сказать мне об этом, не пригласить меня, например, в свахи?

– Эх, красавица ты моя! Кабы ты знала, что поп Иван говорил мне, так не пеняла б, что я не повторяла этого.

– А что говорил поп Иван? Повтори хоть теперь…

– Да вот что: суди сама, а меня не кори; не с тем говорю, чтоб из этого что-нибудь вышло, хоть теперь и вижу, что дело к тому повернуло… Видишь ли, княгинюшка, Варваре моей с зимнего Николы восемнадцатый год пошел; давно пора бы девку замуж: я ей и жениха приискала: купеческого приказчика Антона Хилова; а она и руками и ногами: не хорош, говорит, с бельмом… А тут, видишь ли, не в бельме дело, а врезалась она, Варька-то, в Андрюху, в сына отца Ивана. Правда, молодец из себя. Да женится ли попович на дьяческой дочери? Он бы, я знаю, не прочь: давно глазеет на Варьку-то, да поп Иван и слышать не хотел, тоже поповну для него подыскал… А вот недавно… Говорить ли дальше, княгинюшка? Больно зазорно…

– Говори, пожалуйста, говори, Агафья Петровна.