Царский изгнанник

– Отчего же, батюшка князь, – отвечала Агафья, – можно и увести княгинюшку, коль по доброй воле пойдет; да ведь добрым словом ее, чай, не уговоришь, а перечить, – как бы хуже не вышло. Пущай себе опять обомрет: тут еще большой беды не будет: коль от горести давя не померла, так от радости и подавно не помрет. Мотри-тка, как у Аленушки ножка-то дрыгает. Аль очнулась, голубушка?

В эту минуту из кроватки раздался слабый плач ребенка. Агафья поспешно сняла шубу с головы девочки и обернула ею все ее тело. Марфочка столь же поспешно вскочила с кресла, но – как и предвидела Агафья – тут же впала в новый обморок.

Муж поддержал ее в то самое время, как она падала на кровать дочери. Агафья, успокоенная насчет своей маленькой пациентки, начала приводить в чувство обмершую княгинюшку, прикладывая к ее вискам тоненькие ломтики редьки.

Князь Василий Васильевич, бледный, взволнованный, стоял над правнучкой, перемогаясь и помогая Агафье прикладывать редьку. Чувствуя, что ослабевает, он опустился на кресло, оставленное внучкой, и несколько минут не мог выговорить ни одного слова. Марфу уложили на кушетку и по приказанию

Агафьи вместе с кушеткой поднесли к кровати, из которой плач ребенка раздавался все громче и громче.

– Надо бы покормить ее, – шепнула Агафья…

– Слушай, Агафья, – вдруг громким, твердым, каким-то торжественным голосом произнес князь Василий Васильевич, подняв руку над внучкой и правнучкой, как будто присягая над их головами, – слушай и помни: если эта девочка останется жива, то я буду у тебя в большом долгу, а знай, что я никогда ни у кого в долгу не оставался.

Едва успел князь Василий Васильевич произнести эти слова, как Марфочка очнулась. Агафья, дав ей выпить богоявленской водицы, тою же водицей обмыла ее покрасневшие от редечных компрессов виски и посоветовала ей сейчас же покормить Аленушку, которую и поднесла ей всю укутанную в шубу. Но природа воспротивилась этому совету: у матери пропало молоко, у дочери не оказалось аппетита.

С того же вечера и та и другая начали видимо поправляться. Быстрое выздоровление Елены, поневоле отнятой от груди и переведенной на ромашку с ложечки

, так благотворно повлияло на организм ее матери, что к концу первой недели поста она могла уже выходить из своей комнаты и обедать за общим столом. На второй неделе все семейство, кроме князя Михаила Васильевича, поговело. Князь Михаил Васильевич, у которого хандры как будто никогда не бывало, отговел на первой неделе и на второй блистательно сдержал данное им пинежцам обещание: на заданный им и продолжавшийся не три дня, а целую неделю пир собрались гости изо всех окрестных селений верст за пятнадцать и даже за двадцать. Устроены были и ледяные горы, и перегонки на лыжах, и кулачные бои, – последние с условием, им самим придуманным, чтобы они обошлись без синяков. Иные бойцы неохотно соглашались на такое стеснительное ограничение, но князь Михаил Васильевич возразил им, что он сам смерть как любит настоящие кулачки с подходцами под микитки[47] и с подбитыми глазами, но что теперь дело постное, и отец Савватий, с которым он советовался, сказал, что собственно в пире, так как этот пир дается по случаю выздоровления племянницы и внучки, греха большого нет, но что если на нем прольется христианская кровь, хоть даже из носу, то уж это будет грех.

– А вот если, Бог даст, я буду жив, – заключил он, – и если мне удастся побывать у вас когда-нибудь в мясоед или на Масленицу, то я непременно устрою вам кулачки с подмикитками, с расквашенными носами и с челюстями, свороченными набок.

Отдохнув всего один день после пира, продолжавшегося всю вторую неделю Великого поста, князь Михаил Васильевич с братом, женой его и большей частью домочадцев отправился генерал-квартиргером первого транспорта, как говорил он, занять, подновить и привести в порядок один из кремлевских казенных домов, построенных тридцать лет тому назад его отцом. Отъезд князя Василия Васильевича с внуком и его семейством назначен был ровно через две недели после отъезда первого транспорта, то есть на вторник пятой недели поста, приходившийся в тот, 1713 год в день именин князя Алексея Васильевича. Сперва предполагалось отпраздновать этот день всем семейством и дня два или три после него пуститься в путь всем вместе, но план этот оказался неудобоисполнимым во многих отношениях: во-первых, гости, издалека съезжавшиеся на этот праздник, оставались у хлебосольных хозяев на неделю и на две, а в те года, когда рано начиналась распутица, они заживались до установления летнего пути, то есть иногда с лишком месяц. Во-вторых, сообразили, что на почтовых станциях, или на станах, как говорили тогда, встречались бы задержки в лошадях, если б все семейство поднялось разом. Наконец, в-третьих, князю Василию Васильевичу, отвыкшему от дороги, хотелось до начала распутицы добраться если не до Ярославля, то хотя до Вологды, чтобы в одном из этих больших городов запастись новыми силами для продолжения пути на колесах.