Царский изгнанник

По всем этим причинам решено было на общем совете уведомить и дальних и близких соседей, что по случаю отъезда именинника в Москву, 17 марта, у князя Василия Васильевича никакого празднества не будет. В день отправления первого транспорта отец Савватий, еще больше прежнего полюбивший семейство князя Василия Васильевича, приехал проститься с отъезжающими и отслужить напутственный молебен, вскоре после которого генерал-квартиргер со своим транспортом пустился в путь. Прощания были самые веселые: перспектива увидеться через две-три недели, и увидеться при лучшей обстановке жизни, придавала последнему в Пинеге семейному завтраку вид скорее праздничный, чем прощальный. Князь Михаил Васильевич продолжал быть веселее всех: обещал Марфочке, если дела пойдут так, как они теперь идут, то он навсегда избавится от своей хандры и через двенадцать лет посватается за Еленку, которую со дня ее выздоровления он прозвал Тавифой Иаировной, соединяя два библейских воскрешения в лице одной Елены.

– Ты не посмеешь мне отказать, когда я посватаюсь, Марфа, – говорил он племяннице, – я сам слышал, как ты говорила, что желаешь, чтоб твоя дочь была несчастлива и что ты будешь утешать ее, вот и утешай ее, когда она обзаведется семидесятилетним мужем!

– Как можете вы шутить такими вещами, дядюшка? – сказала Марфа.

– Шутить! Кто тебе сказал, что я шучу? Все вы, видно, на один лад думаете, что величайшее счастье в мире иметь молодого мужа. Ведь предлагала ж мне Сумарокова жениться на пятнадцатилетней Нееловой. Чем же Татьяна Стефановна Неелова хуже твоей Тавифы Иаировны и чем я для нее не жених?

– Я не говорю, что вы для нее не жених, – отвечала Марфочка, отшучиваясь, – я говорю, что вы придаете моим словам совсем не тот смысл, который я придавала им в тот ужасный день, когда моя Еленка сделалась Тавифой Иаировной, – при этих словах Марфа вздрогнула, – я сказала тогда, что лучше, чем потерять ее, я готова выдать ее за дурного человека; а вы не дурной человек, дядюшка. Вы хороший, добрый, милый человек, и если представится моей Еленке такой жених, как вы, – будь он семидесятилетний, – то я первая буду уговаривать ее не отказываться от такой партии.

– Уговарривать! Так и послушается Тавифа Иаировна твоих уговарриваний: «Нет, скажет, матушка, уж вы лучше поищите мне какого-нибудь жениха, хоть поплоше, да только помоложе».

Этот разговор часто возобновлялся на разные лады с первого дня выздоровления Марфочки. В день отъезда первого транспорта он опять возобновился за прощальным завтраком. Князь Василий Васильевич иногда присутствовал при нем, не стесняя его, радуясь так долго продолжающейся веселости своего сына и снисходя к этой веселости, хотя она и противоречила патриархальным нравам того времени. По тогдашним обычаям, в большей части боярских семейств сын, даже шестидесятилетний, не только не позволял себе лишней шутки в присутствии

государя-батюшки, но не смел даже говорить с ним иначе как стоя и садился только по второму или по третьему приглашению, – как нынче гость, и то не всякий.

Тавифа Иаировна вместе с другими присутствовала при отъезде деда, бабушки и своего жениха, сидя на коленях у Агафьи, улыбаясь и уезжающим и остающимся, делая всем ручкой и лепеча никому, даже матери, не понятные слова. Любимая и ласкаемая всем семейством, она никого не дичилась; больше же всех она полюбила Агафью, как будто понимая, что Агафья, не отходившая от нее во все продолжение ее болезни, спасла ей жизнь. По выздоровлении Еленка не могла обойтись без нее ни на минуту, и эта привязанность, внушая Марфочке весьма естественную в молодой матери-кормилице ревность, озабочивала ее еще в другом отношении: она боялась, как бы при расставании с Агафьей Еленка опять не захворала. Борясь с чувством ревности, она приглашала Агафью остаться при ее дочери; но Агафья, как ни благодарна была княгинюшке

за излечение Ваньки и за другие благодеяния, как ни была сама привязана к Аленушке, а на предложение уехать из Пинеги согласиться не могла.

– Куда я поеду старые свои кости хоронить, – говорила она, – у меня здесь и хозяйство и семья большая, да и муж не отпустит, и свекровь стара больно. Не на кого детей оставить. Легко ли, одна дочь невеста; другая – Аринушка – подрастает; Захарка тоже, почитай, жених: ему с Благовещения шестнадцатый год пойдет, а остальные, – мал мала меньше, без меня совсем пропадут.

Прогуливаясь по опустевшим комнатам на руках у матери, Еленка с громким плачем звала Агафью и уехавших накануне дедушек и бабушку. Агафья в это время ходила проведать своих. Марфочка, как умела, утешала и развлекала свою дочку, но плач долго не прекращался. Увидев наконец Агафью, девочка потянулась к ней, перешла с рук матери на ее руки и тут же перестала плакать.