Царственный паяц

переплетении «фешенебельных тем», «помпэзных эпитетов» с рассказами лейтенантов

о «полярных пылах», о циничном африканском танце, о проказах злых орангутанов.

В мире варваров и дикарей двадцатого века — живется недурно!

Клуб дам, курорт, пляж, будуар нарумяненной красавицы, каретка куртизанки,

мороженое из сирени, Поль де Кок и молитвенник — все эти темы разрабатываются с

веселой легкомысленной улыбкой, с едва уловимой иронией... От всех напудренных и

нарумяненных дикарей и варваров пахнет тонкими духами уже знакомых нам пастушек

и пастушков XVIII века.

Но при чем тут новизна? Это все тот же «пир во время чумы», это все то же: «а

после нас, хоть потоп...»

...Нам скажут, Игорь Северянин — уже не эгофутурист, и его стихи, иногда

блестящие, по форме — не характерны для эгоорангутанов.

Игорь Северянин — единственный талантливый поэт из десятков обнаглевших

бездарностей, и он в удобопонятной форме выявил один из основных мотивов

эгофутуризма \ Впрочем, и этот мотив давно уже прозвучал в «зовах древности» К.

Бальмонта.

Нам указывают, что новизна эгофутуристов заключается в их языке, в их

словотворчестве, в их словоновшествах и «самовитых» словах.

Московские футуристы в своем манифесте приказывают чтить право поэтов: 1) «на

увеличенье словаря в его объеме произвольными и производными словами, 2) на

непреодолимую ненависть к существующему до них языку».

Они гордятся тем, что расшатали синтаксис, что уничтожили все знаки препинанья,

сокрушили ритмы, не оставили камня на камне, словом, дикари произвели словесную

революцию.

По части словотворчества в особенности отличались: Виктор Хлебников — автор

«Смеюнчиков», Крученых — автор бесчисленных поэм и петербургский эгофутурист

Василиск Гнедов.

Эта страсть к словотворчеству заметна и у Игоря Северянина, который стремится

282

«популярить изыски» и жалуется, что живет в стране, «где четверть века центрит Над

сон».

* Но у бездарных эгофутуристов словотворчество превращается в какой-то бред, в

какую-то отвратительную тарабарщину и неразбериху. Они точно стараются

перещеголять друг друга нелепостями и словесными выкрутасами. От «сочетанья

слов» они перешли к сочетанию букв, от музыки к какофонии.

Бобэоби

пелись губы Вээоми пелись взоры Пиээо — пелись брови Лиээй — пелся

облик, —

распевает диким голосом Велимир Хлебников в «Пощечине общественному вкусу».

Го О снег Кайд М р Батульба, —

откликается в «Союзе молодежи» Крученых; *

* Среди каракулек и гиероглифов московских эгофутуристов выделялись некоторые

произведения Елены Гуро, ныне умершей, у нее попадаются искренние вещи, полные

интимных переживаний.

Козой вы мной молочки Даровали козяям луга.

Луга-га!

Луга-га! —

прыгает по-козьему петербургский Василиск Гнедов в своем сборнике «Гостинец

сантиментам».

...Каждый новый сборник — шаг вперед в смысле достижения идеала нелепицы.

Недавно вышла книжечка Василиска Гнедова «Смерть искусству». Это — шедевр

«обнаглевшей бездари».

В сборнике 15 поэм:

Поэма 1. Пепелье Душу.

Поэма конца (15).

За этим заглавием — ничего.

Теперь разверните и прочтите, что пишет редактор издательства «Петербургский

глашатай» Иван Игнатьев в своем предисловии к гие- роглифам Гнедова по поводу

пустого места:

Нарочито ускоряя будущие возможности, некоторые передунгики вашей литературы

торопились свести предложенья к словам, слогам, и даже буквам.

— Дальше нас идти нельзя,— говорили они.

А оказалось льзя.

В последней поэме этой книги Василиск Гнедов ничем говорит: целое что.

Думается нам, следующий «опус» Хлебникова будет заключаться в чистой

странице. Там даже не будет стоять: Поэма конца (15). Просто будет пусто — хоть

шаром покати, и эта честная и откровенная пустота будет последним словом

эгофутуристов. Последующим «передунчи- кам» нечего будет делать, и они почиют от

всех дел своих.

Бывают эпохи, когда заимствуются целые сферы новых идей, а с ними целые

разряды новых слов; такие эпохи уже не раз переживала Россия, когда приходилось у

Западной Европы, у передовых стран брать уже готовые слова для обозначения

соответствующих понятий. Иногда писатели обращались к богатейшим запасам

народного языка и создавали новые слова по аналогии, но и в обычное время нередко

слова новые рождаются у писателя вместе с мыслями, как счастливое вдохновение.

Чтобы какое-нибудь новое слово пошло в ход, оно должно быть по своему составу

совершенно просто, естественно, непринужденно.

Каждое новое слово связано неразрывными узами с языком народа, и если стиль это

— человек, то язык — это народ. Существа — делающие орудия, существа —

общежительные создали слово как средство общения.

283

Словом, говорит Потебня, человек превосходит прочих животных, потому что

делает возможным общение мысли, связывает людей в общество. Совокупными

условиями многих создается и развивается язык.

Теперь приглядитесь к каракулькам футуристов, возвестивших о своей ненависти к

существующему до них языку. Их язык это — средство разобщения.

И здесь они подбирают декадентский хлам и возвращаются к «звонкозвучной

тишине», влюбляются снова в «чуждый чарам черный чёлн». Ради музыки они