Царственный паяц

Ой ни пан, ни гетман, ни полковник.

А то Мухи-Шелестухи полюбовник.

Поэтиков, занимающихся словоизвержением и победоносным жужжанием, быстро

унесет волна общественного подъема. Атаманы Валерий Брюсов и Ф. Сологуб

попытаются сперва их сосватать, а потом устроят им пышный апофеоз.

Но кто пережил свою первую любовь к поэзии Пушкина и Толстого, кто чужд

высшей политике атаманов, тот пройдет мимо высокого кургана. Он ведь знает, что там

покоится:

Ни пан, ни гетман, ни полковник,

А то Мухи-Шелестухи полюбовник.

285

Владимир Маяковский ПОЭЗОВЕЧЕР ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА

О поэзии Игоря Северянина вообще сказано много. У нее много поклонников, она

великолепна для тех, чей круг желаний не выходит из пределов:

Пройтиться по Морской с шатенками.

Но зачем-то ко всему этому притянута война? Впечатление такое: люди объяты

героизмом, роют траншеи, правят полетами ядер, и вдруг из толпы этих «деловых»

людей хорошенький голос: «Крем де вио- лет», «ликер из банана», «устрицы»,

«пудра»! Откуда? Ах да, это в серые ряды солдат пришла маркитантка. Игорь

Северянин - такая самая маркитантка русской поэзии.

Вот почему для выжженной Бельгии, для страдальца Остенде у него только такие

«кулинарные» образы:

О, город прославленных устриц!

Поэтому и публика на лекции особенная, мужчины котируются как редкость: прямо

дамская кофейная комната у Мюра и Мерилиза.

Публики для военного времени много.

Нетерпеливо прослушан бледный доклад Виктора Ховина, ополчившегося на

воинственный итальянский футуризм и пытавшегося теоретически обосновать

воспевание «гурманства» и «трусости», о которой дальше проскандировал Северянин:

Да здравствует святая трусость Во имя жизни и мечты!

После вышел «сам». Рукоплескания, растущие с каждым новым стихотворением.

Еще бы: «это — король мелодий, это — изящность сама». Увлекаются голосом,

осанкой, мягкими манерами, - одним словом, всем тем, что не имеет никакого

отношения к поэзии. Да в самом деле, не балерина ли это, ведь он так изящен, ну,

словом —

Летит, как пух из уст Эола:

То стан совьет, то разовьет И быстрой ножкой ножку бьет.

<1914>

Мариэтта Шагинян ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

Чего только ни наговорили об этом поэте! Федор Сологуб любит его за «дерзание»,

Корней Чуковский за «коконтес и виконтес», которых он считает наиболее

характерными для «изысканного упадочника» Северянина. Принято нынче всюду,

говоря о нем, прибавлять «но, конечно, он очень талантлив...» Его книгой

«Громокипящий кубок» обновился старый «Гриф», - московское книгоиздательство,

давно уже помалкивавшее; издавая ее, оно как бы записало в восприемники футуризма

волну русской символистской поэзии, именовавшуюся «декадентством».

Первым и наиболее главным из отрицательных явлений, мешающих читателю

ознакомиться с Иг. Северяниным, надо признать кличку футуризм и футуристскую

рекламу. Большинство приступающих к чтению «Громокипящего кубка» ищет в нем

сенсаций, чего-нибудь забавно-предосудительного, дразнения, а также и той

болезненной истерики, которая столь часто дразнением вызывается. Наиболее

искренние из называющих себя «футуристами» находятся сейчас на положении своего

рода пушных зверьков, которых публика всячески гладит против шерстки, дабы

вызвать рычанье и царапанье. Следы такой болезненной «непокорности» имеются в

«Громокипящем кубке», но их мало, и они не существенны. Этот настоящий

лирический сборник, заслуживающий настоящего и серьезного внимания, никоим

образом не следует читать как нечто футуристское. Рекомендую моему читателю

забыть сейчас все клички, все невежественные и наивные теоремы футуристов и

вместе со мною отдаться удовольствию перебрать несколько прекрасных

стихотворений, удовольствию, в наше время ставшему редким.

Всякого поэта, большого и малого, в поэзию, как в рыцарство, должна посвятить

286

любовь. Не потому ли мы переживаем наиболее бедное лирикой время, что наши

многочисленные стихотворные таланты успевают только писать, окончательно

разучившись углубленно переживать? К чему они должны непременно писать, и

непременно в стихах, а не в прозе - загадка и для читателя, и для них. Подобной

«загадки» не существовало ни для Игоря Северянина, ни для его внимательного

непредубежденного читателя, который отделяет в стихах Северянина

подлинное от вымороченного: автор «Громокипящего кубка» не мог не писать в

стихах, ибо он любил.

Первый отдел его книги называется «Сирень моей весны». В этом отделе

происходит посвящение поэта в поэзию любовью; каждая строка тут автобиографична,

по крайней мере, так убежденно чувствует читающий.

Очам твоей души - молитвы и печали.

Моя болезнь, мой страх, плач совести моей;

И все, что здесь в конце, и все, что здесь в начале, — Очам души твоей...

Ну, что здесь футуристского? А между тем этим стихотворением начинается

сборник. Автора <сердце?> совсем молодое, умеющее любить и страдать,

самоуверенное, но и трогательное в своей смиренности существо, дерзкое перед

чужими, кроткое перед любимыми, и главное — до зависти, до странности, не по-

петербургски, — откуда оно для всех нас возникло, - молодое.