Царство и священство

Поразительно, но учение исихастов касается и такой специфической сферы человеческой деятельности, как денежный оборот. Святитель Григорий излагал ту глубокую мысль, что деньги – всего лишь средство обмена и принадлежат всему обществу, государству, а не отдельным лицам. Деньги по своей сути – общественный товар. Как следствие, они не могут иметь большей ценности, чем сами товары, и из них нельзя делать самоцель. Поэтому ростовщики, давая деньги под проценты, раскалывают общество. Они – хуже грешников, поскольку вредят и своей душе, и всему государству, навлекая на ромеев обвинения в несправедливости и нарушении Божественного закона[993].

Нынешняя действительность, где миром правят банки, а деньги превратились в средство спекуляции и приобретения господства над целыми государствами, не может не стать красочной иллюстрацией слов свт. Григория…

IV

Подводя итог нашему краткому экскурсу, скажем, что Восточная церковь в XIV в. оказалась перед выбором: понимать ли человека как единое целое либо выбрать спиритуалистический интеллектуализм, провозглашающий независимость человеческого разума. Или во всяком случае признать его автономность по отношению ко всякой материи и отрицать возможность обо́жения здесь, на земле. И важно, что сущность исихазма заключается в поисках объективного видения человеком, как целостным существом, Бога. Только весь человек в целом способен воспринимать благодать, а не какая-то его отдельная часть. Исихасты не ищут Бога вне себя, но находят Его в себе, в собственных телах, поскольку эти тела – члены единого Тела вследствие причастия, возможного благодаря Церкви[994]

.

Поэтому победа Паламы под знаменем исихазма стала победой христианского гуманизма над языческим гуманизмом Ренессанса. Нет никакого сомнения в том, что секуляризм Нового времени есть прямое следствие второго пути, по которому пошла Западная церковь[995].

Вместо «свободного», восторженного от своего могущества языческого ума, рационалистически оглядывавшего вселенную, исихазм восстановил и придал значение догмата истинной духовной практике, сопряженной с взаимоисключающими дефинициями: обо́жения человека, но лишь с Богом; познания Его через божественные энергии и признания Бога непознаваемым по сущности Своей, смирения человека перед Божьей волей и проявления свободной воли человека через доверие своему Создателю и воссоединения с Ним.

Согласно Паламе, настоящим обществом является лишь то, которое соединено в молитве с Богом; все остальные – пример антиобщества. И социальные изменения, не принимающие во внимание свободу

и любовь, являются преступлением перед Богом и человеком. В этом, как справедливо отмечают исследователи, и заключается высшая ценность социального учения исихастов[996].

Именно это учение, которому после Соборов 1341 и 1347 гг. придали значение официального учения Церкви, ее догмата, не только дало импульс развития самой богословской мысли Византии – этого как раз было вполне естественно ожидать, но и сыграло решающую роль в сохранении тех православно-«империалистических» традиций организации политико-правовой жизни в Византийском государстве.

В свою очередь, постепенное забвение «политического исихазма» со стороны элиты Византийского государства стало изменой самой идее универсальной и вечной христианской государственности, «Второго Рима». Разве можно совместить идеологию, выросшую из исихии, с желаниями многих архиереев жить под властью султана, поскольку-де это более выгодно им самим в административном и материальном смысле?!

О каком неслиянном и нераздельном единстве мира сакрального и мира земного может идти речь, если целые группы восточного монашества, Фессалоникийские зилоты, например, отличавшиеся «верой не по разуму», стояли за децентрализацию императорской власти, социальные преобразования, введение феодальных отношений и унию с Западом?[997] Они же прямо утверждали, что их дело – молитва (разумеется, далекая в действительности от исихии), а защита государства – обязанность исключительно Византийского императора[998].

Как соотнести имперскую форму земного бытия Кафолической Церкви с греческим церковным национализмом, который, проявившись еще в IX в., пустил широкие и буйные ростки несколько столетий спустя? И наименование «Греческая церковь», которое с издевкой и в уничижительном смысле латиняне дали Восточной церкви, с благодарностью было воспринято восточным священноначалием, уступившим право первородства за чечевичную похлебку.