Царство красоты

Софи продолжает рыдать, и я не выдерживаю и кладу руку ей на поясницу… Это, конечно, недопустимый жест с моей стороны, но при сложившихся обстоятельствах…

— Какого чёрта ты беременеешь в таком возрасте, мам?! — Лурдес выжимает из себя всю доступную ей мягкость, но удаётся ей это с большим трудом.

Валерия протягивает руку, и отец, тут же поймав взглядом её жест, оказывается рядом, подставляет ей свою и помогает подняться, придерживая второй рукой за поясницу. В этом их взаимодействии очевидна долгая совместная практика — она, вероятно, всегда встаёт только с его помощью.

— Как же твои почки, мамочка?! — Аннабель тоже всхлипывает.

— Так! — не выдерживает отец. — Прошу всех успокоиться и прекратить мне здесь разводить панику и нестабильность! Маме это вредно!

Валерия начинает обнимать каждого из нас по очереди, а отец, тем временем, возвращает себе привычную роль управленца:

— Сейчас же все перестали рыдать и нападать на маму! У нас всё под контролем. И если кто-то не заметил, прямо напротив перинатальный центр. Один из лучших в мире, между прочим! Большую часть дня мы проводим под наблюдением и только вечером возвращаемся домой, так что прошу паникёров расслабиться!

— Ну ты, блин, мужииик, Алекс! — тянет Алексей. — Вот вы даёте…

— Учитесь, пока есть у кого! — предлагает отец с улыбкой.

— Папа, а ты лечишься? — серьёзный вопрос от не менее серьёзной Аннабель.

— Он уже вылечился, Аннабель! — отвечает за него Валерия. — У него была самая начальная стадия неприятного заболевания, мы вовремя приняли меры и… и все теперь здоровы!

— Кто там у вас? — не знаю, кто это спросил, но мне тоже интересно.

— Мы ждём мальчика! — объявляет отец с торжественной улыбкой.

— Серьёзно?! — Алексей едва сдерживает свои эмоции.

— А имя уже придумали? — Лурдес оставила своё негодование позади.

— Да, мы назовём его Амаэль! — улыбается Валерия.

— Никогда раньше не слышала этого имени. Что оно означает?

— Надежда. Это арабское имя. Мы с отцом услышали его уже здесь, и оба тут же решили, что это именно то, что нам нужно!

— Мам, но с тобой же всё будет в порядке?

— Будет, дочь, не переживай. Всё будет хорошо! — Валерия обнимает Лурдес, но глаза её прикованы к нам с Софи.

Я убираю свою руку. Не знаю, что думает обо мне Валерия после всего… но смотрит не так, как раньше. Это, в общем-то, нормально. Так и должно быть.

— Соняшик, ты чего такая… плачешь всё время? Радоваться нужно, когда новый человек в семью приходит.

— Я и плачу от радости, мам… Вы правильное имя выбрали: надежда — это он и есть, этот мальчик. Ваш долгожданный мальчик…

Я не всё знаю об их паре, только куски, эпизоды, отрывки, иногда просто намёки. Больше всех известно Софье — ей отец очень многое рассказал и продолжает рассказывать. Наверное, именно по этой причине она одна так расчувствовалась, что никак не может успокоиться.

Валерия располнела. У неё раза в два стала больше грудь… да и сама она почти в два раза больше. Никто из нас не решается сказать об этом вслух — все отца боятся, наверняка.

— Ты прекрасно выглядишь, Валери, — наконец, решаюсь и я произнести хоть что-нибудь.

И она улыбается мне… Господи, как это приятно, когда тебе улыбаются!

— Спасибо, Эштон! Я знаю, ты заметил, что я стала в два раза больше, но мне всё равно твои слова приятны!

— Лерочка, не говори так о себе, любимая! — тут же подскакивает к ней отец. — Ты сейчас самое прекрасное создание во Вселенной, я уже устал тебе это повторять!

Он старается обнять её, но она, похоже, уже устала от него. Выворачивается, но он не даёт, прижимает к себе и с улыбкой шепчет ей что-то на ухо. Она замирает, тоже улыбается и уже позволяет ему целовать себя, придерживать свой живот, спину…

Я ещё никогда не видел отца настолько мягким, даже в обществе Софи или самой Валерии при мне он чаще был сдержан. Но теперь бросается в глаза то, что он не в силах ограничивать себя даже при нас. Он сияет. Наверное, вся эта история с поздней беременностью Валерии каким-то образом зажгла в нём внутреннюю лампу… с мощностью солнца.

Я наблюдаю за ним весь вечер и обнаруживаю, что он не отходит от своей жены ни на шаг — контролирует каждое её движение, каждую фразу, адресованную ей, каждый заданный вопрос. Он — цербер, охраняющий храм, в котором спрятана древняя бесценная реликвия.

И он с трудом сдерживает свою нежность к жене, всякий раз, словно вспомнив о нас, останавливается — за эти месяцы, что они прожили здесь наедине он, по-видимому, совсем отвык скрывать свои чувства и эмоции в её адрес, привык к совсем иной роли — в этом пространстве он только муж и любовник, а дома был ещё и отцом, и президентом огромной компании.

Мне вдруг впервые становится ясно, что все его цели, мысли и желания сходятся в одной лишь точке, имя которой — Валерия. И я впервые не ревную. Я понимаю его. Откуда явилось это понимание — не знаю, но мне в данную секунду всё равно.