Цена золота. Возвращение

Слушал их Исмаил-ага и словно видел их всех, как сидят они рядом, бородатые и безбородые. Гадал о том, кто из них мог взять себе в ханымы девочку-десятилетку. И внезапно, со страхом и удивлением, вспомнил о Деянке.

Деянке было пять лет, он хотел ее удочерить, и в чьи бы руки она ни попала, ее могли взять только в дочери. Но не от этой мысли вздрогнул ага, а оттого, что все это время в своих мыслях он видел только старуху. Он забыл про ребенка. Разве не хотел он больше взять девочку к себе?

И только тогда понял Исмаил-ага, что давно уже простился с надеждой слышать подле себя ее смех. И послал он людей не для того, чтобы вернуть девочку. Его мужская беда, заставившая его обратить взгляд на внучку кунака, куда-то испарилась, вытесненная новой бедой, куда более тяжкой, — не только мужской и не только его личной. Он понял: прежде всего ему нужна старуха, именно ее он хочет найти, чтобы показать ей, какой он человек, чтобы разглядеть в ее дерзких глазах прежнее свое достоинство.

И он снова увидел, как она сидит на траве, среди вероники и одуванчиков, прямая, с двумя горящими углями в запавших глазницах. Сейчас она ему нравилась…

…Старуха продолжала сидеть на траве, среди цветов, и в то же время на его ковре, когда песни, доносившиеся из-за ограды, умолкли и к нему в комнату проник протяжный зов муэдзина. Наступило время вечерней молитвы, и ага стал на колени, лицом к аллаху.

И опять ему не удалось возвыситься и приобщиться к небу. Он клал поклоны, ритмично склонялся, нахмурив брови, и не мог отделаться от мысли, что точно так же, в эту самую минуту, тому же самому богу кладут поклоны и те, что собрались за оградой, и Мемед-ага Тымрышлия, и Бичо Пехливан в своем лагере под Перуштицей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Рассветало, когда Исмаил-ага в сопровождении двух верных людей въехал в Филибе. Пар валил из конских ноздрей, поднимался от потных спин. Ночью пришла весть, что старуху видели в городе. Говорили, будто там полно беженцев. Люди побираются. Свирепствует тиф. Старуха тащила за руку ребенка, а под мышкой несла мех с водой…

Никогда еще Исмаил-ага не въезжал куда-либо так рано. Он вздрагивал от утреннего холодка, бодрый, полный счастливых предчувствий, и размышлял, что он станет делать со старухой. Они ее задержат — добром или силой, и он выскажет ей все, что накопилось у него на душе: про алтыны, которых он не взял, про то, что девочку он оставляет ей, что он не повезет их в Устану, а подыщет им христианский кров здесь же, в городе, у какого-нибудь торговца-грека. Он пообещает и впредь во всем помогать ей и скажет еще много, много всякого, пока не прочтет благодарность в ее светлых дерзких глазах.

Мальчишки-подмастерья отпирали лавки и мастерские, поднимали железные ставни, опрыскивали и подметали плиты у порогов. Водовозы, нахлестывая лошадей, запряженных в тяжелые мокрые бочки, гнали их к городской площади. Из ворот запустелых дворов, из-под старых навесов то здесь, то там выползали озябшие, пугливые тени стариков, старух и детей. Беженцы! Исмаил-ага заставил жеребца убавить шаг. Ему хотелось каждому заглянуть в лицо. Слуги дремали, поникнув в седлах. Они не ложились много ночей подряд и к тому же и без того знали, где можно встретить старуху.

А он все вглядывался — и не из-за ребенка. С мыслью о девочке он простился. Ему необходимо было вернуть себе веру в свое благородство: пристроив старуху здесь и убив одного человека там, в горах, он хотел очутиться снова, если б это было возможно, в том тихом мире красивых мыслей, мудрости и кротости, который казался ему прежде отзвуком его души. Ибо, если он не походил на прочих правоверных, именно эти вещи придавали ему цену и в собственных глазах, и в глазах людей. Он знал, что и после этого многие вопросы останутся без ответа, но над ними он будет размышлять, когда сердце его снова станет чистым и легким, когда душа его снова будет покойна, возвышенна и достойна тех мудрых книг, к которым он будет обращаться.

Ни одна из старух не была похожа на бабку Хаджийку. Из лавок уже выходили покупатели, из мастерских медников доносился дробный металлический перезвон. С грохотом подскакивая по булыжнику, мчались обратно водовозы, оседлав порожние бочки. Утренний холодок исчез. Над городскими холмами поднялось солнце.

2

Ему показали бабку только к полудню, когда он остановил жеребца у крытого рынка, собираясь освежиться шербетом. В толпе он не сразу ее узнал.

Он увидел, как шагах в двадцати-тридцати от него остановилась какая-то старая женщина, как затем она повернула назад и исчезла в одной из боковых улочек. Она тащила за руку девочку с овальным смуглым личиком и золотисто-желтыми косичками.

Он крикнул: «За мной!» — яростно пришпорил коня и тотчас натянул поводья, но конь поднялся на дыбы — впереди послышались вопли, невозможно было скакать в густой перепуганной толпе. Ага снова натянул поводья, но на этот раз легонько, приподнялся на стременах и закричал, чтоб посторонились. Скоро он выехал из толпы и, поскакав, увидел старуху и ребенка — они торопливо шли по узкому кривому переулку.