Цена золота. Возвращение

Он продолжал сидеть за огромным письменным столом, под большим портретом монарха. Смерть была рядом, но никто в этом доме не должен был знать, что весть о ней привела его в смятение. Он вынул лист бумаги и набросал на нем вчерашний список. Первые две фамилии сразу же зачеркнул, а перед третьей поставил крест. Четвертой была его. Громко прочел: «Павел Хадживранев!» И словно этот голос долетел откуда-то издалека, и имя произнес кто-то другой, а сам он ответил покорно: «Я! Значит, я теперь первый!» Он знал, что его друзья, вчерашние гости, печальные весельчаки спят сейчас у приятелей или в номерах гостиницы. Представил и труп Петровича с остекленевшим левым глазом, возможно, видавшим в предсмертный миг лица своих убийц. Но сейчас важнее было знать, что с его братом, в генштабе. Жив ли он, и чем докажет, что жив. Хотя все равно он станет теперь прятаться, даже если для него и не будет прямой угрозы. Долго, очень долго прятаться, пока о нем совсем не забудут… Так что и с братом все кончено. «Значит, я!» — повторил, щелкнув каблуками, Павел.

К полудню явились незваными двое из вчерашних гостей — министр Парашкевов и дядюшка Геннадий. Хадживранев заставил их ждать в приемной, мучиться неизвестностью, потом сам распахнул двери: «А! Заходите. Очень рад! По чашечке кофе?» И он пил с ними весело кофе и расспрашивал, известна ли им история каменных изваяний, мимо которых они так часто проходят. Те смотрели на него опешив, а он принялся объяснять, что скорее всего этот символ идет от культовых праздников в честь Диониса, что в такие праздники…

— Замолчи! — крикнул вскочив Геннадий. — Чего дурака валяешь? Знаешь, зачем пришли!

— А зачем, в сущности? — спросил Павел.

— Не забывай, что перед тобой министр! — вмешался Парашкевов. — Щенок!..

Павел едва коснулся звонка, и в кабинет заглянули двое перуштинцев — секретари и охрана одновременно. Вид у них был угрюмый, как у всех тех, кто пережил резню.

— Выведите этого.

— Я министр… — предупредил Парашкевов. Но его уже брали под руки и тогда он взмолился: — Павел, одну минуту…

— Ну что, подождем? — спросил Павел перуштинцев. Те кивнули и удалились.

— Павел, — начал министр, — мы думали о твоем списке. Ясновидение!..

— Если бы мы оба вчера не отказались, — подхватил дядюшка Геннадий, — Петрович остался бы жив?

— Возможно, — ответил Павел. — Вместо кого-то из вас! Но вы отказались и теперь можете спокойно догнивать…

— Сынок, не думай, что мы струсили! Мы с господином Парашкевовым даже решили устроить в Пазарджике знатные похороны. Там, у могилы, все и выскажем. Облегчим душу.

— Что же вы скажете? Вы, к примеру, господин Парашкевов?

— Оба произнесем речи, — сказал министр, — против этой тирании, уничтожающей людей, одного за другим… И в Софию мы не вернемся. Только ты, Хадживранев, должен позаботиться о нашей безопасности.

— Весьма сожалею, — ответил Павел, и в эту минуту отворилась дверь, показались те двое.

— Время истекло, — напомнили они.

— Но мне еще нужно так много… — начал Парашкевов.

— Так много мне не под силу. Я человек без связей. К тому же люблю точность. В Пазарджик я завтра не еду. А ты, дядюшка Геннадий, не кляни там тиранию. Лучше восславь ее. Она нам еще понадобится.

— Сынок, — сказал бывший комита, и голос его дрожал, — благословляю тебя!

После обеда все было спокойно. И бумаги следовало подписать, и принять доклады. А в этот день докладывали, что в городе было много драк, в основном по пьянке; троим животы вспороли; на Хайван-базаре поймали барышников, угнавших лошадей аж из Загорья; на турецкой границе ночью завязалась перестрелка; в публичном доме отравилась одна из девиц; учитель истории в мужской гимназии создал кружок тайных наук — подстрекал гимназистов к рабочим бунтам… «Рабочие бунты среди гимназистов? Уволить писаря за тупость! А мне — дополнительные сведения, поточнее!..» Пехотный капитан Дочев, вернувшись из клуба, после бала, застрелил жену… «Капитан не по моей части, а вот жена — лицо гражданское, разобраться». Что еще? «Как истинный патриот довожу до сведения вашего благородия, что какой-то печатник, по фамилии Тодор Киряков, распространяет издания, в которых клевещет на Его Высочество, нашего светлейшего князя…» — «Так, так, фамилия подписавшего, род занятий… запомню тебя, милейший, как помню уже многих, хотя ты и дурак, хотя дела у меня куда поважнее!» Он даже испытал благодарность к доносчику. Ведь Тодор Киряков — уже покойный — был одним из самых образованных сподвижников Левского и действительно печатал республиканские тексты. В Стамбуле. Новый донос говорил лишь о том, что имя Кирякова, став легендой, живет и поныне. «Я тебя запомню!..» В Кричиме поп Грую со своими молодчиками уволок в лес турчанку… из мести… Хадживранев знал попа Грую: его не раз доставляли в здешние участки — в старой рясе, в клочья изодранной о колючие кустарники, грязного, вшивого и вечно пьяного. Это был блудливый расстрига, с запозданием заделавшийся народным мстителем. «Эх, батюшка, батюшка!»