Церковь и политический идеал

Тоффлер приводит множество доводов в пользу предложенного источника продовольствия и добычи ценных ископаемых: запасы цинка и серебра, меди и свинца, золота наконец, содержащиеся только в Красном море, оцениваются в 3,4 миллиарда долларов США, нефтяные запасы вблизи Гавайских островов, компоненты, которые годны для изготовления различных и весьма редких лекарств, – небольшой перечень того, что может нам предоставить акватория мирового океана[366].

Однако самое большое значение, по мнению Тоффлера, имеет такая отрасль промышленности, как генная индустрия. Значение ее крайне неоднозначно в связи с тем, что производство «живых материалов» может привести как к попыткам создания «суперрасы» и уничтожению «низших» народов (по примеру фашистов), а также к экспериментам, граничащим с безумием.

Американский ученый совершенно категорично отказывается от подобных экспериментов и предлагает более «мирные» цели использования достижений биологии, например для создания бактерий, способных превращать солнечный свет в электрохимическую реакцию, создавать биологические компоненты, способные излечивать многие сейчас неизлечимые болезни, создавать органику, способную заменить собой химические удобрения в сельском хозяйстве. Тоффлер отдает себе отчет в трудности контроля за тем, чтобы данный вид деятельности не выходил изпод контроля общества: «Пока еще рано с уверенностью говорить о том, как будет развиваться биотехнология. Но уже слишком поздно возвращаться к нулю. Мы не можем закрыть наши открытия. Мы можем только бороться за контроль над использованием наших знаний»[367]

.

Что ж, воспользуемся советом Тоффлера и попытаемся масштабно оценить данные предложения в аспекте взаимоотношений индустриально развитых – на момент становления новых технологий – стран и стран, небогатых индустриальными традициями. При этом нам следует учитывать то обстоятельство, что характер международных отношений, сложившийся накануне становления постиндустриального общества, не может быть кардинально и моментально изменен в лучшую сторону хотя бы по той причине, что никакие отношения не рождаются сразу, но, напротив, формируются на основе исторических традиций, религиозных, этнических и иных культурных предпосылок.

Трудно было бы предположить, что отношения между, например, США и странами фундаментального исламизма могут вдруг измениться до неузнаваемости, точно так же как и взаимоотношения между США и Россией. Конечно, годы холодной войны с традиционным вооруженным противостоянием прошли, но это совсем не значит, что противостояния, как культурного, так и экономического, уже нет. Не следует забывать, что и сам процесс внедрения новых технологий, не моментальное предприятие. Что он будет развиваться последовательно, минуя, как и столетия назад, стадии удач и неудач, когда научный поиск вынужден будет отбросить тупиковые варианты и обратить внимание на самые эффективные.

Кроме того, трудно предположить, что «старые» – для постиндустриального общества – технологии отпадут сразу и навсегда: ведь не будем забывать, речь идет о рыночной экономике, которая сориентирована на прибыль и максимально возможное использование орудий производства, если это не идет в убыток собственнику. С учетом этих условий невольно напрашивается вопрос: кто гарантирует, что отжившие свой век – опять же для постиндустриального общества – индустриальные технологии не будут активно эксплуатироваться гденибудь в странах третьего мира? Кто сможет запретить это и насколько это вообще реально, даже при условии того, что экологический кризис не может носить избирательный характер, что его воздействие носит планетарный масштаб?

Что (или кто) поможет преодолеть то легкое чувство соблазна «порепетировать» развитым странам на чужой территории, чтобы разрушительные последствия изобретения не ударили по их гражданам? В последнем случае политический крах «экспериментаторов» неизбежен – неважно, говорим мы о конкретном лидере или политической партии, находящейся у власти. В первом случае дело может быть вообще не оглашено по причине, например, отсутствия негативных последствий для своих граждан и, кроме того, по причине секретности эксперимента. Можно, конечно, сказать, что характер международной политики меняется, что (по Ф. Фукуяме) «история закончилась» и все конфликты исчерпаны. Но как быть с прямым указанием Тоффлера на уже сейчас имеющие место столкновения между развитыми и неразвитыми индустриально государствами по вопросам эксплуатации морского дна и акватории Мирового океана?