Церковь и политический идеал

Всемирный характер Византийской империи и признание всех православных христиан подданными Римского императора не исключали, разумеется, того факта, что помимо римлян существовали еще и другие народы. Внутри государства, как правило, исключение составляли группы населения, не разделявшие церковную политику императора и официальной Церкви. Или вообще лица, принадлежащие к иному вероисповеданию: иудеи, мусульмане, язычники, христиане других конфессий. Политика Константинополя по отношению к ним не оставалась неизменной: в спокойные годы им не досаждали, хотя и ограничивали в правах. Если же они активно помогали врагам, с которыми Римская империя вела войны, то открывались настоящие (хотя и краткие) гонения. Обыкновенно такие группы населения считали за благо покинуть земли Империи и поселиться на территории персов, арабов или турок. Когда в Византии открылась иконоборческая политика, тысячи почитателей святых икон выехали в Италию, на которую власть Римского самодержца не распространялась.

Нельзя, конечно, сказать, что развитие имперской идеи в Византии происходило без жесточайших столкновений с национальным началом. Как справедливо отмечают, закрепившийся в V веке христианский универсализм пробудил к жизни целый ряд провинциальных народов, никогда не знавших своей государственности или давно утративших ее ранее. Спустя два столетия горделивое национальное самосознание породило серьезнейший монофизитский и несторианский расколы, отторгнувшие от Кафолической Церкви многие египетские и сирийские территории. Верхом кризиса стало создание Поместных церквей по национальному признаку – обстоятельство, неслыханное ранее. И все же универсальный характер вселенского Православия, глубоко чуждый национальной исключительности, поборол эту болезнь[787].

С внешними народами все обстояло проще: они по определению являлись варварами, которые либо подлежали воцерковлению и принятию в «византийское содружество наций», либо истреблению. К варварам византийцы относили даже западных христиан, латинян, и, разумеется, не случайно. Если человек не способен жить в Римской империи, отрицает это детище Христа, то он варвар, и какая разница, идет речь о латинянах, славянах или арабах.

Более того, к западным христианам византийцы относились, пожалуй, иногда строже, чем к варварам. Ведь они приняли веру Христову из рук римлян, а затем покусились на монопольную политическую власть Римского императора, приняли на себя не принадлежащие им инсигнии, узурпировали прерогативы Византийского царя и его земли. Это равносильно тому, как добровольно низвергнуть себя из лона Вселенской Церкви, поскольку с православной точки зрения лишь император является подлинным владыкой мира.

Этим и объясняется тот факт, что даже в те времена, когда раскол Восточной и Западной церквей все еще не являлся официально признанным фактом, византийцы без стеснения именовали латинян еретиками и варварами. Дочь царя Алексея Комнина (1081—1118) Анна Комнин прямо называла западных христиан, проходивших через территорию Империи во время 1‑го Крестового похода, «варварамилатинянинами»[788].

Безальтернативное существование Римской империи продолжалось вплоть до вандалов, захвативших Северную Африку, и остгота Теодориха Великого (454—526), завоевавшего Италию и желавшего образовать независимое Готское королевство. В отношении вандалов все было довольно просто – эти неутомимые грабители и насильники разоряли африканские земли и без устали истребляли римлян. Ни о каком соподчинении с Римской (Византийской) империей они даже и думать не хотели. И когда их король ответил императору св. Юстиниану Великому на его послание: «Василевс Гелимер василевсу Юстиниану», т.е. как равный равному, война стала неизбежной[789]

.

Гораздо сложнее обстояли дела в Италии, куда проникли остготы. Их вождь Теодорих Великий (470—526) подчинил римские политические институты своей власти, оставил на месте римскую аристократию, но повел корабль своей государственности в независимое русло. Вопрос легитимности своей власти в глазах итальянцев серьезно волновал Теодориха. Титул «король», «rex» оскорблял патриотические чувства итальянских римлян, как понятие, напрямую связанное с тиранической властью остготов. Поэтому Теодорих настойчиво проводил ту мысль, что его поход в Италию санкционирован Византийским императором Зеноном (474—475, 476—491), а сам он, принадлежащий к ветви остготской королевской династии Амалов, обладает высшим римским титулом magister militum[790].

Вроде бы его действия не выходили за рамки традиционных отношений, но исподволь Теодорих начал обосновывать ту мысль, что Римский василевс не является единственным сувереном и источником политической власти всех остальных правителей. Он являет собой лишь образ, которому должны следовать остальные правители, но сама королевская власть отнюдь не делегирована императором, а представляет собой самостоятельное целое. Это уже было заявкой на суверенитет остготов в Италии, хотя и основанный на римских политических понятиях[791].