Цезарь

Цезарь был представителем всего человечества.

А кроме того, Цезарь — и здесь мы приступаем к рассмотрению вопроса о христианстве, то есть вопроса о будущем, — Цезарь был орудием Провидения.

Нам уже не раз доводилось говорить, что за две тысячи лет, с промежутками в девять столетий, в мир явились три человека, которые, будучи, возможно, одной-единственной душой, были, не подозревая сами о своей миссии, орудиями Провидения.

Этими тремя человеками были Цезарь, Карл Великий и Наполеон.

Цезарь, язычник, подготовил христианство.

Карл Великий, варвар, подготовил цивилизацию.

Наполеон, деспот, подготовил свободу.

Боссюэ еще до нас сказал это по поводу Цезаря.

Откройте «Всеобщую историю».

«Общение стольких различных народов, — говорит он, — прежде чуждых друг другу, но затем объединенных под римским владычеством, было одним из самых мощных средств, которыми воспользовалось Провидение, чтобы проложить дорогу Евангелию».[172]

И в самом деле, Цезарь, который, пав в возрасте пятидесяти шести лет, не мог предвидеть, что через сорок четыре года после его смерти родится Божественный младенец, покинул землю как раз в ту эпоху, когда Провидение готовилось явить себя миру.

Все язвы мира, которых он, добрый, но несведущий врачеватель, коснулся пальцем, не в силах излечить их, готовилась исцелить божественная рука.

Так что же оплакивал в его лице мир?

Надежду.

И в самом деле, весь мир пребывал в ожидании.

И чего же он ждал?

Ему самому было бы трудно назвать цель своего ожидания.

Он ждал освободителя.

И Цезаря, который не был этим освободителем, на какой-то миг, вследствие добросовестного заблуждения, приветствовали как освободителя.

Его мягкость, милосердие и сострадательность словно предназначили его для любви народов как всеобщего Мессию.

Дело в том, что, когда приближается час великих общественных потрясений, народы предчувствуют его; земля, их общая мать, содрогается до самого чрева.

Горизонты светлеют и золотятся, как перед восходом солнца, и люди, поворачиваясь к самой сияющей и самой лучезарной точке в дали, с мучительным беспокойством ждут рассвета.

Рим ждал этого человека, или, вернее, этого Бога, обещанного миру, этого Бога, чье появление готовил Цезарь, расширяя римские владения, даруя право гражданства целым городам, целым народам, ведя многочисленные войны во всех концах света, перемещая воинственные племена с севера на юг и с востока на запад.

Война, которая, казалось бы, разобщает людей, — и которая действительно разобщает их, когда она нечестива, — сближает их, когда она ниспослана Провидением.

И тогда все становится средством: и война иноземная, и война междоусобная.

Смотрите, что происходит после пятнадцатилетней войны Цезаря: Галлия, Германия, Греция, Азия, Африка, Испания становятся итальянскими; Лютеция, Александрия, Карфаген, Афины и Иерусалим, города, которым еще предстоит родиться, которые уже родились и которые вот-вот умрут, — все они зависят от Рима; Рима, вечного города, который станет столицей пап, когда он перестанет быть столицей цезарей.

И, как мы сказали, Рим, подобно всему остальному миру, ждал этого человека, или, вернее, этого Бога, о котором пророчествовал Даниил и появление которого предвестил Вергилий, Бога, которому римляне заранее возвели жертвенник и именовали Неведомым богом — DEO IGNOTO.

Однако каким будет этот Бог?

От кого он родится?

Повсюду известно одно и то же старинное предание.

Род человеческий, впавший в грех по вине женщины, будет исправлен сыном девственницы.

В Тибете и в Японии бог Фо, призванный спасти мир, изберет своей колыбелью чрево юной и чистой девы.

В Китае дева, понеся от соития с цветком, родит сына, который станет царем вселенной.

В лесных чащах Британии и Германии, где укрылись их вымирающие племена, друиды ожидают спасителя, рожденного девственницей.

И, наконец, Писание возвещает о приходе Мессии, который обретет плоть в лоне девы, и дева эта будет чистой, как утренняя роса.

Пройдет еще сорок четыре года, и этот Мессия родится.

Необходимо было римское единство, чтобы подготовить единство христианское.

Однако римское единство было чисто внешним и материальным; оно исключало лишь рабов и варваров, это правда, но оно их исключало.

В христианском единстве не должно было быть никаких исключений — ибо это единство сердец и умов; в христианском единстве не должно было быть «ни язычников, ни иудеев, ни рабов, ни свободных, ни скифов, ни варваров, но только Христос во всех»:

«Novum hominem ubi поп est gentilis et Judaeus, circumcisio et praeputium, Barbarus et Scytha, servus et liber: sed omnia, et in omnibus, Christu».[173]