Цирк чудес

Доставляют статуэтки; афиши с ее лицом расклеивают на бортах омнибусов. Приземистый мужчина в костюме, испачканном мясной подливкой, приносит целый ящик спичек. Нелл берет один коробок. Она изображена на этикетке посредине полета: тело вытянуто в струнку, металлические крылья раскрыты за спиной. Нелл вспоминает Бесси – девушку, изображенную на пакетах с засахаренными фиалками.

«Спички Твистера», – читает она. И ниже, более мелким шрифтом: «Освети комнату, как Лунная Нелли».

Она собирается чиркнуть спичкой, когда кто-то кладет руку ей на плечо. Она поворачивается и в первое мгновение не узнает его. Ей кажется, что это кто-то из зрителей: простодушное лицо, мятая кепка в руках. Края его штанов обтрепались, как старая картофельная шкурка.

Потом она ахает и роняет коробок.

– Чарли!

Ей нужно обнять его, но она словно приросла к месту.

– Чарли, – повторяет она. Даже его имя звучит непривычно и чужеродно. – Что ты тут делаешь?

– У нас мало времени. – Он прикасается к ножу на поясе, и этот жест выглядит так беспомощно, что она с трудом сдерживает смех. – Где он?

– Чарли…

– Поторопись, пока Джаспер не видит нас. – Он оглядывается по сторонам. – Кто-нибудь наблюдает за тобой? Я сказал им, что пришел сюда починить седло.

Она качает головой.

– Но… но я не хочу уходить.

– Что?

– Мне здесь нравится, Чарли. Я счастлива.

Он смотрит на нее. Его голос звучит сдавленно, как будто он сдерживает слезы.

– Я все потратил, – говорит он. – Все деньги, которые откладывал на будущее. Я не знал, куда тебя увезли.

Его глаза бегают вокруг. Он смотрит на фургоны, купающиеся в летней жаре, на пуделей, обнюхивающих лоток с имбирными пряниками. Она понимает, что он ожидал увидеть. Пленницу в цепях, запертую в башне.

– Если ты счастлива, то могла бы написать мне! Могла бы дать весточку о себе.

Как она могла сказать ему, что считала его в доле со своим отцом и думала, что он продал ее ради переезда в Америку? Она склоняет голову.

– Мне очень жаль.

– Я думал, что ты умерла.

Нелл не может глядеть на него, боится представить, что ему пришлось вынести.

– Как ты все-таки нашел меня?

Он горько смеется.

– Это было нетрудно. Па сказал, что ты убежала из дома, но потом он напился и рассказал правду. Афиши были повсюду, поэтому я следовал за ними, а потом мне сказали, что Джаспер поспешил в Лондон. Твое лицо… Я видел его на омнибусе. – Он шаркает башмаками в пыли. – И вот я пришел сюда, как было написано в рекламе.

– Чтобы забрать меня домой.

– Да. Чтобы забрать тебя домой.

Чарли смотрит на сестру, как будто впервые замечает ее. Ее красные штаны и рубашку с рукавами, закатанными по локоть. Она вспоминает тяжелое холщовое платье, которое каждый день носила в поле, как она промокала по пояс в дождливые дни.

Нелл принужденно улыбается.

– Пойдем, – сказала она. – Я покажу тебе зверинец.

Они проходят мимо клеток с животными. Тигр в ошейнике на цепи, лама, привязанная к столбику. Потом останавливаются перед клеткой «Счастливого семейства», где волк скулит и бегает кругами. Заяц тихо лежит с прижатыми ушами.

Животные предоставляют ей тему для разговора, и она говорит – слишком быстро, слишком долго, пока не замечает, что смотрит на его пропотевшую рубашку. От него пахнет заводскими фиалковыми духами, деревенской грязью и пылью. Она думает: «Лучше бы ты не приходил» – и зажмуривается от собственной жестокости.

– Это мой фургон, – говорит она, не скрывая гордости. На борту фургона красуется витиеватая надпись «Лунная Нелли».

– Это все твое? – спрашивает Чарли без особого интереса.

Он выглядит как человек, страдающий от морской болезни. Она понимает, что для него это слишком. Слишком вычурно, слишком много ярких красок. Ей хочется умерить блеск шестигранных бутылок, маленьких зеркал, шелковых лент. Повсюду ее отражения, которые смотрят на нее.

Чарли поднимает ее гипсовую статуэтку и поворачивает ее в руке. Одна щека закрашена взмахом кисточки.

– Их продают после каждого представления. – Нелл сознает, что говорит слишком быстро. – Можешь взять себе, если хочешь… – Она умолкает, когда до нее доходит, что она не задала ему ни одного вопроса. – Как поживает Пиггот? И Мэри? Как дела в деревне?

– В деревне, – повторяет он.

Они никогда не называли так свое родное место. Они называли его домом.

– Как дела у Мэри? Ах, я уже спрашивала…

– Теперь мы женаты. Говорят, что ребенок родится примерно через четыре месяца.

– Это хорошо.

Повисает неловкая пауза.

– А цветы… Как там поля?

– Как обычно.

В выражении его лица есть некоторая надменность, какая-то снисходительность. Ей хочется напомнить, что это он всегда мечтал о побеге, и теперь у него нет права судить ее. Это он указывал на пароходы, пересекавшие бухту, и говорил «Нью-Йорк» или «Бостон». Он глядел им вслед, пока они не превращались в точки на горизонте. Америка. Он говорили о фермерском хозяйстве, о пшеничном поле и деревянной веранде, как на фотографии, которую он однажды видел. Зерно только и ждет, чтобы ты собрал его.