Цирк чудес

После той ночи в беседке он долго стоял перед зеркалом. Он ощущал следы рук Нелл на своей коже, как будто она оплела его длинными лозами и залезла в пупок, словно пчела, собирающая цветочную пыльцу. Он поднял рубашку. Его живот был широким, но не отвисшим, усеянным темными волосками. Кожа была рыхлой и бледной. «Совершенно обычный», – подумал он.

Он перелистал альбом с фотографиями цирковых артистов, останавливаясь на любимых образах. Минни, чью шкуру он покрывал цветами. «Человеческая картина» из шоу Уинстона. Он аккуратно закрыл альбом и повернул зеркало к стене. В нем крепла уверенность, что он никогда не будет достаточно хорош для нее. Она была Лунной Нелли. Он видел, как она парила под корзиной воздушного шара, слышал нестройное пение на трибунах, читал восторженные и разгромные статьи про нее в разных газетах. Весь Лондон хотел видеть ее; кто он такой, чтобы обладать ею? В следующие дни Тоби находил извращенное удовольствие в том, что не позволял себе даже посмотреть в ее сторону. В конце концов, думал он, смерть Дэша была не напрасной; теперь она резонировала в такт его собственному несчастью.

– У меня такое ощущение, будто она что-то скрывает. Как думаешь, она могла завести любовника?

Тоби вздрагивает, и страх холодным кинжалом вонзается в его грудь.

– Нелл?

Брат смотрит на него прищуренными глазами.

– Нет. Я говорю о Брунетт.

Тоби выдавливает улыбку. Он снова чувствует, что брат читает его как раскрытую книгу.

– Для меня что одна, что другая, – бормочет он и одергивает рукава. Он слишком много выпил. Свеча отбрасывает на стену пестрые тени, похожие на переплетение лиан и ползучих растений, – необыкновенный дождевой лес, ползущий по афишам. Он поднимает руку и смотрит, как тени пляшут на его коже.

– Я не могу потерять ее, – говорит Джаспер. – Положение слишком рискованное. Пусть Нелл и звезда представления, но многие зрители приходят из-за Брунетт.

– Рискованное положение? Но ты дважды за вечер имеешь полные трибуны. Деньги сыплются быстрее, чем мы успеваем ловить их… – Тоби умолкает, пораженный новой мыслью, и наклоняется вперед. – Сколько денег ты занял, Джаспер? Пять тысяч?

Улыбка сползает с лица Джаспера.

– Пять тысяч? – с легким презрением повторяет он.

– Сколько же?

– Двадцать.

– Двадцать тысяч? – Тоби разевает рот. – Двадцать тысяч фунтов у подпольного ростовщика?

– Не надо так смотреть на меня.

– Они немногим лучше бандитов! Они освежуют тебя. Они убьют тебя ради последнего пенни. – Его сердце гулко стучит. – Как ты мог совершить такую глупость?

– Глупость? – гневно восклицает Джаспер и поднимается на ноги.

Тоби должен остановиться, но не может; его голос становится более громким и настойчивым.

– Что ты будешь делать, когда наступит зима? В цирке всегда наступает мертвый сезон…

– Я арендую ипподром.

– Как? Где?

Джаспер хлопает ладонью по столу, бокалы звенят и подпрыгивают.

– Разве мое шоу не великолепно? Разве все вокруг не говорят о нем? Мы наполняем трибуны…

Тоби смотрит на своего брата, который вдруг кажется ему очень маленьким и уязвимым. Бледная кожа на горле туго натянута вокруг кадыка. Тоби вспоминает, как в детстве брат тайком пробирался в его комнату и обнимал его. Два сердца, которые бьются вместе. Так близко, что они ощущали себя двумя цветами на одном стебле.

– Ты не понимаешь. Ты не можешь понять, что такое идти на риск и как это возвышает меня.

Тоби опускает голову. Резкая боль, как будто свод его ребер готов провалиться в грудную клетку. Тени от свечи пестрят на его руках, и он понимает правоту своего брата.

Джаспер

После ухода Тоби Джаспер не может заснуть. Он должен быть рад и доволен расширением своего шоу, новыми цирковыми актерами и животными. Но страх брата давит на него; он смотрит на свою учетную книгу, на утекающий ручеек фунтов и гиней. Он не принял это в расчет. Дополнительный фураж для животных, починка фургонов, повышение гонораров – все эти мелкие издержки стремительно растут. Что-то кажется разболтанным, ненадежным и недоделанным. Он представляет, как задвижка на клетке волка срывается с петель и его зверь начинает бегать по ночным улицам Лондона.

Он надевает сапоги и поспешно идет в зверинец, кивая грумам, которые стоят на страже по ночам. Его охватывает моментальное головокружение, словно пол виселицы проваливается под ногами и все то, что он накопил, падает в бездну. Он испытывает мелочное и нелепое желание вернуть свое старое шоу, когда он знал имена всех и каждого, когда ему было мало что терять.