Цирцея

– По-моему, твоя сестра помогла отравить этот источник.

С ним так легко было говорить откровенно. Лицо его походило на тихую заводь, которая надежно сохранит в своей глубине что угодно.

– Ты придумал уже, где содержать Минотавра, когда он вырастет?

Дедал кивнул:

– Размышлял об этом. Ты видела подземелье дворца – напоминает пчелиные соты. Там сотня кладовых пустует, ведь нынче Крит золотом богат, а не зерном. Пожалуй, я смогу сделать из этих подвалов нечто вроде лабиринта. Замурую оба выхода, пусть чудовище бродит там. Подземелье вырублено в скале, из него не вырвешься.

Идея мне понравилась. Еще и потому, что Минотавру там все-таки просторнее будет, чем в узкой клетке.

– Настоящее чудо выйдет, – сказала я. – Лабиринт, способный взрослое чудовище сдержать. Он наверняка прославит тебя.

– Уверен, Минос придумает, как не остаться в стороне.

– Прости, что не могу задержаться и помочь.

– Ты и так помогла больше, чем я заслуживаю.

Он поднял глаза, и наши взгляды соприкоснулись.

Кто-то кашлянул. Няня, стоявшая в дверях.

– Ваш сын, господин.

– Ах да! – отозвался Дедал. – Прошу прощения.

Я слишком разволновалась, чтобы усидеть на месте. Принялась бродить по комнате. Думала, увижу здесь множество диковин работы Дедала, статуи да мозаики в каждом углу, но комната была скромная, с деревянной мебелью без украшений. Однако, присмотревшись к ней получше, я узнала руку Дедала. Поверхность отполирована до блеска, зашлифованные волокна на ощупь нежны, как лепестки цветов. Проведя ладонью по спинке кресла, я не обнаружила швов.

Дедал вернулся.

– Поцеловал на ночь, – пояснил он.

– Счастливый мальчик.

Дедал сел, глотнул вина.

– Счастливый пока. Слишком мал еще, не понимает, что он пленник. – Белые шрамы на его руках будто светились. – Клетка есть клетка, пусть и золотая.

– А вырвись ты отсюда, куда бы отправился?

– Куда угодно, лишь бы меня приняли. Но если выбирать, тогда в Египет. Они такое строят, что Кносс кажется плоским, как заиленный берег. Я выучил их язык, общаясь с купцами в порту. Мне кажется, там нам были бы рады.

Я всматривалась в его приятное лицо. Не потому приятное, что красивое, а потому, что оно было самим собой, как добротный металл, закаленный, отбитый молотом и потому крепкий. С двумя чудовищами мы сражались плечом к плечу, и он не дрогнул. Приезжай на Ээю, хотела предложить я. Но понимала, что там ему делать нечего.

И вместо этого сказала:

– Надеюсь, однажды ты доберешься до Египта.

* * *

После ужина темными коридорами я возвращалась в свою комнату. И хотя вечер выдался приятный, разум мой был взбаламучен, замутнен, как река, со дна которой поднимается ил. Из головы не выходили слова Дедала о свободе. Такая жажда звучала в его голосе и в то же время горечь. Я-то, по крайней мере, заслужила изгнание, но Дедал ничем не провинился, тщеславные Минос и Пасифая держали его лишь в качестве трофея. Я вспоминала, с какими глазами он говорил об Икаре, какая чистая любовь светилась в них. А для моей сестры эта любовь лишь орудие, меч, занесенный над головой Дедала и превративший его в раба. Я вспомнила, какое довольное у Пасифаи было лицо, когда она приказывала ему себя вскрыть. И такое же – когда я переступила порог ее комнаты.

Всецело поглощенная Минотавром, я и не замечала, как ликует сестра. И причиной тому не только чудовище и ее новая слава, но и все, что этому сопутствует: Дедал, вынужденный стать соучастником, Минос, униженный и пресмыкающийся от страха, и весь Крит, оказавшийся заложником ужаса. И еще она торжествовала надо мной. Пасифая могла бы позвать других, но псом, которого ей нравилось стегать, по-прежнему оставалась я. Я буду полезной, она это знала, покорно разберусь со всем, что она натворила, защищу Дедала, прослежу, чтобы чудовище содержалось в надежном месте. А она тем временем будет посмеиваться, раскинувшись на золоченом ложе. Нравится вам моя новая собачка? Я ее только пинаю, а она, глядите-ка, бежит со всех ног, стоит мне свистнуть!

Нутро мое пылало. Я повернула прочь от своей каморки. И пошла, как ходят боги, невидимая, мимо дремлющих стражей и ночных слуг. Добравшись до комнаты сестры, проникла в нее. Встала рядом с кроватью Пасифаи. Она была одна. Сестра сама хранила свой сон, никому не доверяла. Я ощутила чары, переступая порог, но меня они не могли остановить. И потребовала ответа:

– Ты зачем меня сюда позвала? Признавайся, я хочу это слышать.

Пасифая тут же открыла глаза – взгляд острый, словно и не спала, а ждала меня.

– Чтобы сделать тебе приятное, конечно. Кому еще доставит удовольствие смотреть, как я истекаю кровью?

– Тысячу таких назову.

Пасифая улыбнулась по-кошачьи. С мышью интереснее играть, когда она трепыхается.

– Как жаль, что твое новое сдерживающее заклятие нельзя наложить на Сциллу. Для этого, разумеется, нужна кровь ее матери. Но вряд ли акула Кратейя сделает тебе одолжение.

Я уже думала об этом. Пасифая всегда знала, куда нацелить копье.

– Ты хотела унизить меня, – сказала я.