Цирцея

– Больше всего отец желал сбыть меня какому-нибудь богу-колдуну вроде него самого, да чтоб тот заплатил экзотическими ядами. Но, кроме его брата Перса, таких не нашлось, ему-то отец и предложил меня. Каждый вечер я благодарю богов за то, что этот зверь не захотел меня. Вместо жены у него какая-то шумерская богиня, закованная в цепи.

Я вспомнила рассказы Гермеса – о Персе и его дворце с мертвецами. И слова Пасифаи: знаешь, как мне приходилось его ублажать?

– Не понимаю… – Я и сама слышала, как слаб мой голос. – Ээт Перса терпеть не мог.

– Теперь все иначе. Они лучшие друзья, и, когда Перс приезжает в гости, у них только и разговоров, как бы поднять мертвых да разрушить Олимп.

Я оцепенела, опустела, как зимнее поле.

– Ясон обо всем этом знает?

– Конечно нет! С ума сошла? Каждый раз, глядя на меня, он станет думать о ядах да паленой коже. А мужчина хочет, чтоб жена его была чиста и свежа, как молодая травка.

Неужели она не видела, как отшатнулся Ясон? Или не хотела видеть? Он уже тебя чуждается.

Медея встала, платье ее синело, как гребнистая волна.

– Отец все еще преследует нас. Нам нужно отплыть прямо сейчас и скорее попасть в Иолк. Войскам Иолка даже отец не сможет противостоять, ведь на их стороне сражается богиня Гера. Ему придется отступить. А после Ясон станет царем, и я буду царствовать вместе с ним.

Лицо Медеи пылало. Произнося каждое слово, она словно закладывала камень в фундамент собственного будущего. И все же впервые напомнила мне существо, которое отчаянно цепляется за край обрыва, а коготки уже соскальзывают. Она была молода – моложе Главка в тот день, когда я с ним познакомилась.

Я посмотрела на одурманенного Ясона, спавшего, приоткрыв рот.

– Ты уверена в его расположении?

– Намекаешь, что он меня не любит?

Тон ее тут же сделался резким.

– Он еще наполовину ребенок, к тому же смертный всецело. Ему не понять ни истории твоей, ни чародейства.

– Ему и не нужно ничего понимать. Теперь мы женаты, я рожу ему наследников, и он забудет все это как горячечный бред. Я стану хорошей женой, и мы будем процветать.

Я коснулась ее руки. Кожа Медеи была прохладной, словно она долго гуляла на ветру.

– Племянница, боюсь, ты не все себе ясно представляешь. В Иолке тебя могут встретить совсем не так, как ты вообразила.

Она отдернула руку, нахмурилась:

– Что ты хочешь сказать? Почему это? Я царевна и достойна Ясона.

– Ты чужестранка.

Внезапно я увидела это, отчетливо, будто на картине. Вздорные аристократы ждут, когда Ясон вернется домой, и каждый хочет перехитрить остальных и выдать свою дочь за новоиспеченного героя, чтобы присвоить часть его славы. Но насчет Медеи они будут единодушны.

– Тебя там невзлюбят. Хуже того, станут подозревать, ведь ты дочь чародея, да и сама колдунья. Ты нигде не бывала, кроме Колхиды, и не знаешь, как смертные боятся фармакеи. Они только и станут думать, как бы тебе навредить. Не посмотрят, что ты помогла Ясону. Предпочтут забыть об этом, а то и используют против тебя – как доказательство твоей противоестественности.

Она смотрела на меня в упор, но я не умолкала. Слова выскакивали сами, а выскочив – вспыхивали.

– Ты не найдешь там ни покоя, ни убежища. И все же ты можешь освободиться от отца. Я не в силах отменить совершенных им жестокостей, но в силах сделать так, чтобы они не преследовали тебя больше. Твой отец сказал однажды: колдовству нельзя научить. Он ошибался. Он скрывал свои знания от тебя, но я передам тебе все, что знаю. И когда он придет, мы вместе его прогоним.

Она долго молчала.

– А как же Ясон?

– Пусть будет героем. А ты – нечто иное.

– И что же?

Я уже представила, как мы вместе склоняемся над лиловыми цветами аконита, над черным корнем моли. Я избавлю ее от грязного прошлого.

– Ты колдунья. Ты обладаешь безграничной силой. И только перед самой собой в ответе.

– Понятно, – сказала Медея. – Как ты? Жалкая изгнанница, от которой разит одиночеством? Что, – продолжила она, увидев мое ошеломленное лицо, – думала, окружив себя свиньями да кошками, сможешь кого-то обмануть? Ты и дня со мной не знакома, а уже из кожи вон лезешь, лишь бы меня удержать. Говоришь, что хочешь мне помочь, а кому помогаешь на самом деле? “Ах, племянница, дражайшая племянница! Мы станем лучшими подругами и будем вместе колдовать. Ты останешься при мне и заполнишь мою бездетную жизнь”. – Она скривила губы. – Нет, я не собираюсь заживо похоронить себя здесь.

Беспокойство. В эти дни мной владело лишь беспокойство и легкая грусть. Но Медея сорвала с меня все покровы, и я увидела себя ее глазами: злая, всеми забытая старуха, паучиха, замыслившая высосать ее жизнь.

Вспыхнув, я встала, чтобы дать ей отпор.