Цирцея

– Все лучше, чем выйти замуж за Ясона. Ты слепа, если не видишь, какая он хрупкая соломинка. Он уже от тебя вздрагивает. А вы женаты сколько, три дня? Что же он станет делать через год? Самолюбие движет им, а ты стала лишь средством достижения цели. В Иолке ты целиком будешь зависеть от его благосклонности. А как думаешь, долго она продлится, если его соотечественники примутся кричать, что убийство твоего брата навлечет проклятие на их страну?

Руки ее сжались в кулаки.

– Никто не узнает о смерти брата. Я взяла с команды клятву, они будут молчать.

– Такое не утаишь. Не будь ты ребенком, знала бы это. Отойди подальше – и моряки начнут распускать слухи. За день об этом узнает все царство, твоего дрожащего Ясона станут трясти, пока он не уступит. “Великий царь, не по твоей вине мальчик погиб. Это все она, преступница, чужестранная колдунья. Родича разрубила на куски, так какие еще сотворит злодейства, а может, уже творит? Выгони ее, очисти нашу землю и возьми себе жену получше”.

– Ясон ни за что не станет слушать такую клевету! Я раздобыла ему руно! Он любит меня!

Она застыла на месте, негодующая, яркая, дерзкая. Все мои попытки что-то втолковывать делали ее лишь тверже. Именно такой я, наверное, казалась бабке, когда она сказала мне: это не одно и то же.

– Медея, послушай. Ты молода, а Иолк состарит тебя. Ты не найдешь там защиты.

– Каждый день меня старит. Это у тебя много времени, а я свое тратить не могу. Что до защиты, она мне не нужна. Это лишь новые оковы. Пусть нападут, если посмеют. Ясона я им ни за что не отдам. У меня есть дар, и я им воспользуюсь.

Всякий раз, когда Медея произносила его имя, свирепая, орлиная любовь вспыхивала в ее глазах. Она вцепилась в него и будет сжимать все крепче, пока не убьет.

– А попробуешь меня удержать, – добавила Медея, – я и с тобой буду биться.

Будет, подумала я. Хоть я богиня, а она смертная. Эта с целым миром будет биться.

Ясон пошевелился. Чары слабели.

– Племянница, я не стану тебя удерживать против воли. Но если однажды ты…

– Нет. Мне от тебя больше ничего не нужно.

Медея повела Ясона на берег. Они не задержались, чтоб отдохнуть или поесть, не дождались рассвета. Подняли якорь и отплыли во тьму – только луна в дымке да непоколебимый золотой взгляд Медеи освещали им путь. Я скрывалась за деревьями – не хотела, чтобы она увидела, как я за ней наблюдаю, и стала презирать меня за это тоже. Зря беспокоилась. Она не оглядывалась.

А потом я вышла на берег, на прохладный песок, и звездный свет испещрил мое лицо. Волны усердно смывали следы гостей. Я закрыла глаза и почувствовала, как бриз овевает меня, принося с собой запахи соли и водорослей. Как созвездия над головой вращаются по далеким орбитам. Я долго ждала, прислушивалась, устремляла мысленный взгляд в открытое море. Я ничего не слышала – не скрипели весла, не хлопал парус, ветер не доносил голосов. Но его приближение чувствовала. Я открыла глаза.

Корпус корабля с изогнутым клювом рассекал воды моей гавани. Он стоял на носу, его золотой лик вырисовывался на фоне рассветного неба. Радость разрасталась во мне, давняя и острая, как боль. Брат.

Он поднял руку, и корабль остановился, неподвижно зависнув в воде.

– Цирцея! – Крик Ээта пронесся над разделяющей нас водой. От его голоса воздух зазвенел, как бронза от удара. – Сюда явилась моя дочь.

– Да. Явилась.

Лицо его просияло от удовольствия. Когда Ээт был младенцем, череп его казался мне хрупким как стекло. Мне нравилось водить пальцами по его косточкам, пока Ээт спал.

– Я знал, что явится. Безрассудная. Хотела меня связать, а связала себя. Братоубийство всю жизнь будет над ней тяготеть.

– Я скорблю о смерти твоего сына.

– Она заплатит за это. Пришли ее сюда.

Лес за моей спиной притих. Животные замерли, припав к земле. Ребенком он любил положить голову мне на плечо и разглядывать нырявших за рыбой чаек. Смех его светился, как солнце поутру.

– Я познакомилась с Дедалом.

Он нахмурился:

– С Дедалом? Он мертв давно. Где Медея? Отдай ее мне.

– Ее здесь нет.

Обрати я море в камень, он, наверное, так не поразился бы. Недоверие и ярость распускались на его лице.

– Ты отпустила ее?

– Она не захотела остаться.

– Не захотела? Она преступница, изменница! Ты обязана была задержать ее и передать мне!

Никогда не видела его таким разъяренным. Вообще никогда разъяренным не видела. Но даже сейчас лицо его было прекрасно, как вздымающая гребень штормовая волна. Можно еще попросить у него прощения, еще не поздно. Можно сказать, что она меня перехитрила. Я ведь всего лишь его глупая сестра, слишком доверчивая и неспособная проникнуть взглядом в трещины мироздания. Тогда он сошел бы на берег и мы бы… Но этой мысли мое воображение не докончило. Позади брата на веслах сидели люди. Смотрели прямо перед собой. И не шевелились – даже чтобы муху смахнуть или почесаться. Лица их были пусты и вялы, руки покрыты шрамами да струпьями. Следами ожогов.

Я потеряла его давным-давно.

Нас охлестнул ветер.

– Слышишь? – вскричал Ээт. – Мне следует наказать тебя!