Цитадель души моей

еще одна дверь, которую стражник, находящийся внутри, должен открыть лишь после

того, как мы войдем внутрь, а здешний стражник закроет свою. Простая

предосторожность – даже если узникам удастся выскользнуть из клеток, убить стражника

и открыть первую дверь, то выйти на свободу они все равно не смогут – вторая дверь

открывается только снаружи. А потолок у казематов решетчатый – хочешь, из арбалета

взбунтовавшихся узников перестреляй, хочешь – кипятком залей. Так что я подождал, пока

звон ключей и лязганье замка возвестят о том, что местные стражники к правилам

безопасности относятся совершенно наплевательски. Возможно, мне это скоро

пригодится.

- Застрял, что ли? – донесся до меня голос Пларка. Я фыркнул и шагнул в сырой полумрак.

Внутреннее пространство каземата освещалось только одной, слабо мерцавшей, масляной

лампой, укрепленной на стене над колченогим стульчиком, на котором – по всей

видимости – коротал свои часы второй стражник. Дрожащий бледный огонек выхватывал

из темноты круглый кусок грубой стены с каплями испарины на камнях и подсвечивал

едва заметными бликами железные решетки, закрывавшие вход в клетки. Я обошел

смутно белеющую в полутьме тушу Пларка и сообщил:

- Надеюсь, эти твои бестии умеют светиться, или, боюсь, я их просто не разгляжу.

- Сейчас, - проворчал Пларк, - этот дурак факел зажжет. Будет светлее.

Стражник, ничем не выдав своей реакции на «дурака», наклонил висящую на цепях лампу,

подождал, пока фитиль разгорится поярче и сунул в пламя край факела. Смола затрещала,

зачадила и, наконец, загорелась, гудя и разбрасывая искры. Да, стало светлее. Я заглянул в

клетку и, со скучающим видом отвернулся.

- Ну, верги…

- Лучше гляди, - осклабился Пларк. В неровном свете факела его лицо было похоже на

жуткую маску идола – из тех, которым поклоняются дикие племена.

- Да я уж поглядел, - сказал я небрежно, - новы. Ты опять прогадал, Пларк. Я их не только

видел, но уже и дрался.

Толстяк возмущенно выдохнул.

- Докажи.

Я не стал напоминать ему наш недавний разговор про «честных людей», хотя в другое

время, конечно, не упустил бы такой возможности. Но сейчас мне очень хотелось уйти

отсюда до того, как сидящая на полу бестия поднимет на меня свой взгляд. И вообще –

оказаться в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Все взвесить и обдумать. Вот так вот.

«Чего бояться», - думала муха, попав одной лапкой в паутину, - «остальные-то семь

лапок19 свободны».

- У них шерсти на теле почти нет, осанка прямее и в пальцах на сустав больше обычного.

- Суставов столько же, просто пальцы длиннее, - возразил Пларк, - и вообще это ты всё

только сейчас разглядел!

- А еще, - сказал я негромко, - они на имперском разговаривают лучше, чем ты, Пларк.

Верга медленно подняла голову, окинула меня долгим безразличным взглядом и снова

уставилась в пол.

- Проклятье! – рявкнул толстяк, - чума на тебя и на весь твой род!

И, возмущенно пыхтя, полез обратно – наружу. Я перевел дух и поспешил следом,

чувствуя, как ползут по спине капельки холодного пота.

Легкий открытый паланкин уже стоял за дверью, окруженный четырьмя рослыми

полуобнаженными маврами. Когда туда вышли еще и мы с Пларком, на площадке стало

совсем тесно. Я окинул взглядом ближайшего ко мне раба, задумчиво посмотрел на

лестницу.

- Ты смелый человек, - сказал я.

Пларк озадачился. Проследил мой взгляд, хрюкнул. Вытащил кошель, запустил в него

руку.

- Забирай свои деньги и проваливай. Видеть тебя больше не хочу.

Дернул рукой, определенно собираясь бросить монеты на пол, но понял, что это будет уже

чересчур и в последний момент передумал. Раскрыл ладонь. Пять денариев. Пятьдесят

драхм. Надо же. Расскажешь кому – не поверят ведь. Я аккуратно выбрал три монеты.

- Лишнего мне не надо.

Пларк фыркнул пренебрежительно: дескать, чего уж мелочиться. Но деньги, однако же,

убрал.

- Ты мне лучше скажи, как ты собираешься их на арену выводить? Дерутся они получше

прежних вергов, а ума так и вдвое прибавилось. Не боишься?

- Не боюсь, - Пларк залез в паланкин, - у нас договор.

19 Аристотель упомянул в «Истории животных», что у мухи восемь ног. Авторитет Аристотеля в античном

мире был настолько высок, что несколько веков никому даже в голову не приходило проверять это

утверждение. На самом деле у мухи, как и у любого насекомого – шесть ног. Впрочем, возможно, что

Аристотель посчитал за «лишние» ноги дополнительную пару крыльев мухи, именуемых жужжальцами.

- С вергами?! – мне не пришлось изображать удивление. Я действительно удивился. Пларк

посмотрел на мое ошарашенное лицо, улыбнулся.

- Поднимайся за мной. Расскажу.

Однако. Пожалуй, это стоит послушать. Что это за история такая, что при одном только её

упоминании Пларк мигом забыл про уплывшие у него из-под носа пятьсот драхм.

- Я лучше тебя сверху подожду, - сказал я, обходя паланкин. Усмехнулся, - иначе, боюсь,