Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

Кроме того, если вы были свободным, но бедным римлянином, как бы вы заработали себе на жизнь и на какую оплату могли бы рассчитывать, если большинство потенциальных работодателей получали все необходимое легко и бесплатно благодаря рабскому труду? В результате в Римской империи наряду с рабами существовало огромное количество нищих крестьян и безработных обитателей городских трущоб, которых государство утихомиривало зрелищами и раздачей бесплатного хлеба, что позволяло не умереть с голоду, но не более того.

Пока республика переживала золотой век, языческий нарратив звучал для римской элиты вполне убедительно, потому что прекрасно объяснял все то, что происходило вокруг каждый день. Знатные римляне поклонялись своим богам, совершали предписанные ритуалы – и победы следовали одна за другой, города процветали, богатство росло. Было легко поверить, что бедным предопределено оставаться бедными, а рабы получают лишь то, что заслужили проигравшие.

Но для римской бедноты и рабов языческий нарратив к началу нашей эры потерял всякую привлекательность: он описывал несправедливый, лишенный смысла мир. И вот пришло христианство, которое заявило, что этот мир всего лишь место испытания в преддверии того, что произойдет после смерти. Самые бедные, смиренные и угнетенные пройдут испытание и попадут в Царство Небесное, где их ждет вечное блаженство. А вот большинство представителей римской элиты провалили бы это испытание: для них попасть в рай было сложнее, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. В рамках такой мировоззренческой системы все в мире обретало смысл. Вот что значит хороший нарратив!

Языческое государство пыталось искоренить христианство, предавая его приверженцев леденящим кровь публичным казням – например, бросая на съедение диким животным. Наверное, такое происходило не часто, но частота не важна. Зрелище того, как львы рвут живого человека, производило на людей сильное впечатление и порождало будоражащие истории, которые распространялись в обществе подобно пожару. Это была разновидность государственного терроризма, а цель терроризма, как известно, состоит не столько в физическом уничтожении противника, сколько в том, чтобы воздействовать на его эмоции с помощью рассказываемых историй. Терроризм тоже задействует силу нарратива.

На гладиаторских аренах сталкивались не просто беззащитные люди и свирепые звери – там сталкивались два нарратива. Применяя насилие, римское государство говорило: «Мы можем убить вас самыми ужасными способами». Христианские же мученики, демонстрируя ледяное спокойствие перед лицом смерти, утверждали: «Смерть – всего лишь врата в вечную жизнь для христиан». Государство могло давать основания для ужасающих рассказов, но не способно было контролировать то, как люди их интерпретируют. Когда христианский мученик восславлял Иисуса, в то время как львы раздирали его на части, это только придавало христианскому нарративу еще больше правдоподобия и убедительности. Звучащий на фоне кровавых расправ, христианский нарратив лишь сильнее воздействовал на человеческое сознание. Другими словами, те самые меры, которые римское государство предпринимало для борьбы с христианством, наоборот, подпитывали его рост. Один нарратив побеждает другой не физической силой, а своей способностью создавать смысл.

По мере того как римское общество все больше заплывало жиром, пользуясь плодами рабства и неравенства, оно теряло свою связность, а его бюрократический аппарат – эффективность. Между тем христианская сеть продолжала развиваться. Христиане взяли заботу о себе в свои руки. Они наладили эффективную коммуникацию и организованно решали проблемы, с которыми сталкивались их общины. Постепенно христианская сеть взяла на себя некоторые функции правительства для своих последователей. Языческий Рим гнил изнутри, и освобождающееся пространство занимала христианская религия.

К IV в. христианство стало чем-то вроде теневого государства, отражающего светское римское государство в том виде, в каком оно существовало на тот момент. Римом правил император. Государство было поделено на провинции, которыми руководили губернаторы, и каждая из них имела административный аппарат, отвечавший за управление районами. Во всех провинциях чиновники опирались на единый официальный письменный свод законов, который определял нормы поведения и взаимодействия людей.