Цветы Форкосиган-Вашнуя

Его пистолет выстрелил у самой моей головы, но пуля вошла в потолок, потому что он пошатнулся, а из раздробленной руки фонтаном ударила кровь. В ту же секунду мы с Холмсом навалились на него и вырвали пистолет из перебитой руки. Он пытался сопротивляться, но рана оказалась слишком болезненной, и он потерял сознание. Я наложил ему жгут, а Холмс поспешно вызвал представителей Скотленд-Ярда.

– Мой дорогой друг, я должен нижайше извиниться перед вами, – с жаром проговорил Холмс некоторое время спустя, когда Лестрейд увез свою бесчувственную добычу и мы снова остались одни.

Не постыжусь признаться, что, когда все закончилось, я почувствовал реакцию. Когда я наливал нам всем щедрые порции виски, руки у меня дрожали. Мисс Нейсмит, как всегда, от спиртного отказалась.

– Мои ошибки были только чуть менее грубыми, чем те, что совершил Гельмут, – продолжил Холмс. – Мне и в голову не пришло, что он явится в ловушку раньше, чем мы ее приготовим. Беспристрастное Провидение, наверное, услышало, как я дразнил Лестрейда. Но, если подумать, его поведение было в высшей степени логичным, хоть и смелым. Зачем человеку его возраста разрабатывать у себя способности вора-форточника?

– Он всегда был вот таким хитрым, – вставила мисс Нейсмит. – Он прорывал вашу защиту и пронзал сердце раньше, чем вы успевали заметить, что он обнажил шпагу. Так он и меня провел.

Она вздохнула.

– Я постепенно все вспоминаю. На самом деле виновата была я сама. Полный идиотизм.

Я уже довольно долго наблюдала за его деятельностью. Мне казалось, что мы с Кальвином Осером в конце концов сможем обвинить его в том, что он держит у себя ядовитые вещества. Я собиралась достать для Кальва кое-какие образцы, чтобы провести сравнительный анализ. Этого плюс показаний о том, что я видела и слышала за время моей работы на него, будет достаточно, чтобы его судить.

И вот как-то вечером, когда я собиралась уйти домой (я снимала комнату в пансионе), Гельмут меня потряс: он пришел в лабораторию и попросил меня выйти за него замуж. Я не знала, что сказать.

– Как вы могли даже на секунду подумать о том, чтобы стать женой такого человека? – изумленно спросил я.

– Ну, не знаю. Я понимала, что в его прошлое лучше не заглядывать, но и про мое можно было сказать то же. Я никогда не боялась ядовитых змей – с тех пор как в детстве охотилась на гремучих змей, чтобы получить деньги на карманные расходы: графство платило за них премии. Я не понимала, что гремучие змеи – гораздо более благородные создания и всегда предупреждают о том, что собираются на вас броситься. Меня всегда восхищали его блестящие способности. Мне казалось, что он не относился ко мне свысока из-за того, что я женщина. Он всегда требовал, чтобы моя работа была безукоризненной, и я его за это уважала. И, по правде говоря, я была настолько глупа, что почувствовала себя польщенной: мне впервые сделали предложение, и все такое прочее. К тому же я была усталой. Меня это настолько выбило из колеи, что я вдруг представила себе такую романтическую картину: я прошу его прекратить преступную деятельность. Несравненно лучше будет исправить этого умнейшего человека, а не посадить его в тюрьму. И это я помогу ему исправиться! – Она рассмеялась, но смех прозвучал довольно резко, что меня встревожило. – Я на это ему и намекнула – довольно прямо. По тому, что он сказал после, я поняла, что все эти месяцы он считал меня слепой, глухой и к тому же тупой. Он был искренне потрясен тем, что я его раскусила.

Он попросил, чтобы я дала ему день на размышления. При этом он дал мне понять, что глубоко тронут. Когда я на следующий день пришла на работу, он с улыбкой подошел ко мне и сказал, что мои слова произвели на него огромное впечатление, а потом приложил мне к лицу тряпку, пропитанную хлороформом. Это последнее, что я помню, до той минуты, когда я очнулась в той комнатке в Кэмберуэлле.

Наверное, ему хотелось превратить меня в идеальную послушную жену. У него было пристрастие к опасным любимцам (он держал дома ядовитых змей и злобного оцелота) и художественным редкостям. Ему просто захотелось прибавить меня к своей коллекции.

Эту болезнь я вызываю у всех моих друзей. У него она обрела крайне острую форму. Они все пытаются переделать меня в соответствии с какими-то собственными представлениями о реальности. Моя кузина хотела сделать из меня суфражистку, ее муж хотел, чтобы я стала врачом. Доктор Ватсон желал бы, чтобы я бросила курить и начала пить вино, миссис Ватсон советует мне поменять стиль одежды и прическу, а Кальв Осер хуже всех: требует, чтобы я стала настоящей леди.

По правде говоря, мистер Холмс, – добавила она, поворачиваясь к моему другу, – вы, похоже, уникальное исключение среди всех, кого я встречала в жизни. За время нашего знакомства вы ни разу не попросили меня быть кем-то, кроме как самой собой.

– Чего я по-прежнему не понимаю, – проговорил я, – так это зачем Гарнетту-Гельмуту или как там его на самом деле понадобилось убивать этого типа Сэкера или Сэндмена.