Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Эта неформальная совместность человеческого и природного чувствуется повсюду и составляет, может быть, самую трогательную грань афонской красоты.

Пустынножительство, однако, стоит выше. Даже географически Афон воспроизводит путь духовного восхождения, вершина которого – Великая Лавра и собственно святая гора с пещерами подвижников в ее окрестностях. Может быть, и неслучайно, что наиболее далеко отстоящие от нее монастыри – как сербский Хилендер – отличаются и наиболее радушной, даже по-светски гостеприимной атмосферой (говорю, конечно, без малейшего осуждения). Исторически же Афон осваивался, скорее, в обратном направлении: от Лавры к основанию полуострова.

За неделю я посетил почти все основные монастыри и святые места Афона. Все они восхитительны и заслуживают долгого рассказа. Но более всего поразил меня сравнительно малоизвестный скит Богородицы, издревле именующийся по-гречески Ксилургу, то есть скит «древоделов». Место примечательное уже потому, что это самый древний русский скит на Афоне, возникший еще до официального принятия христианства на Руси. Первые русские насельники по привычке поставили здесь деревянную церковь, которая быстро пришла в негодность. Отсюда несколько насмешливое имя, данное им греками: «древоделы». Оно, впрочем, очень подходит для всей России, где каждое поколение усердно занимается «перестройкой» доставшихся в наследство сараев и в конце концов оставляет наследникам те же сараи. От тех первых иноков не осталось и следов. Долгое время скит был заселен болгарскими монахами, которые построили здесь в 1820 г. его главный, уже сильно обветшавший храм. Но главное достоинство этого места в другом. В лесу, покрывающем живописнейшую долину, русский игумен скита недавно обнаружил множество – до четырех десятков уровней – террас, аккуратно облицованных камнем. Таким же камнем выложены берега ручья, который стекает по долине к морю, синеющему за склонами холмов. Линии террас извилисты, упруги, словно проложены по невидимым силовым линиям природного пейзажа. Есть тут и туннели, и пригодный к использованию водопровод из свинцовых труб. Еще не расчищена мощеная дорога, сбегающая вниз вдоль ручья. Кто и когда построил это грандиозное сооружение, опять-таки неизвестно, но, как все постройки на Афоне, оно выглядит совершенно цельным, словно сработанным в один присест и сразу вошедшим в вечность. Прекрасный образец характерного для Афона союза человека и природы или, лучше сказать, растворения человеческого присутствия в природной среде, придающего красоте мира смиренный образ, делающего ее умной.

В жизни афонских пустынников, облюбовавших в особенности окрестности самой горы Афон, это равновесие духа и естества раздвигается до предела, переходит в новое и высшее качество. Оно предстает резким контрастом духовного горения и грубой вещественности мира. Но в глубине этого контраста есть все та же общая основа – Божественная благодать, дающая силу в немощи, в сознании своей ограниченности. Вот истинная причина, по которой пустынник оберегает свое «естественное состояние». Для духовной истины нет образов – только «мир, как он есть», во всем его богатстве. Но неслучайно все-таки духовные подвижники выбирают для своих трудов горы необыкновенной, прямо-таки фантастической красоты. Сжимается сердце от далеких зарниц над Афоном, высвечивающих его мраморные жилы и седую вершину, мглу безлюдной тропы и черный провал моря. Здесь физическое зрение окончательно отказывает, и мы поднимаемся на высшую ступень подвижничества: поток жизни пресуществляется в покой, душа наполняется духовным светом. Кто видит сияние этого огня, в котором сгорает, чтобы преобразиться, мир?

Сказано пророком: «Идущий за мной будет крестить огнем и духом».

Я знаю теперь, что значат эти слова.

2011–2020

Новые цветы в тумане: повторение пройденного

Путешественность: этос и эпос

(вместо предисловия ко второй книге)

Книги пишутся, издаются, а жизнь продолжается. После выхода в свет первого собрания моих путевых записок об Азии интерес к путешествиям во мне не угас. Я старался использовать каждую возможность, чтобы еще раз проехаться по Китаю. Не без удивления я стал замечать, что меня тянуло в одни и те же места, даже если я уже не раз и не два бывал там. Мои китайские странствия неожиданно стали напоминать школьный урок «повторения пройденного».

Со временем я уловил в этой тенденции смещение моего интереса от собственно путешествия к тому, что я назвал раньше с подсказки О. И. Генисаретского путешественностью, каковая, очевидно, относится к самому качеству опыта, душевному состоянию путешествующего. Перемена в своем роде естественная и логическая: мысли о предмете свойственно превращаться в предмет мысли.