Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Смысл путешествия – встреча человека с миром, которая открывает ему что-то новое и тем самым изменяет его. Именно поэтому в путешествии заключен особый путь мысли и даже философии, где размышление исходит не из общей идеи, а из события, нередко анекдотического случая и не может выстраивать обобщения. Оно обречено быть разговором «вокруг да около», салонным остроумием или даже балагурством и может прийти разве что к назидательному суждению или, если взять его потенциально высшую точку, к многозначительному безмолвию. Впрочем, последнее на самом деле с самого начала обусловливает и оправдывает такого рода «размышление по случаю». Таким безмолвием, кстати сказать, и завершается речь восточных мудрецов. Оттого же эта речь несет в себе сильный заряд иронии и даже искреннего юмора. Как иначе поведать об истине, которая всех соединяет, но всегда предстает частным случаем, даже исключением из правила?

Нащупать путь мысли в философии путешественности не так уж и трудно. Во встрече мы изменяемся сами и изменяем других, а предметом философии ее делает то обстоятельство, что в превращении все вещи равны, равноценны. Правда, такое равенство не может быть данностью, оно остается неопознанным. Именно это отсутствующее единство обеспечивает преемственность существования в его творческих метаморфозах. В нем все частное не может не содержать в себе что-то всеобщее. Подлинное оправдание и завершение путешествия заключено в переживании всевременного мига, совместности всего. Поистине, путешествие расширяет нашу жизнь до вселенских масштабов и несет в себе обетование вечности.

Вот задание путешествия: из физического потока жизни, череды преходящих моментов встречи прийти к осознанию потока в его целости, когда движение приходит к покою, становится неизбывной паузой, где все сущее возвращается к истоку. Это значит: найти путь всех путей. Движение рано или поздно завершается великим покоем – великим потому, что он не противостоит движению, но вечно возобновляется благодаря ему.

В путешественности внешнее движение физического путешествия претворяется во внутреннее и, по сути, противоположно направленное движение самопознающей души. Не будет удивительным узнать в таком случае, что древние китайцы умели и любили путешествовать, не вставая со своего ложа. Превыше всего они ценили «странствия во сне» – чарующе легкие, уносящие «за пределы восьми пустынь». Более того, в Древнем Китае странствие, занятие искусствами и душевная радость обозначались одним и тем же словом (ю). Вольное «странствие в уме» считалось первым признаком мудрости, ведь оно не знает преград и не требует усилий. «Величайший путешественник не выходит со двора», – говорили древние даосы.

Известный даос Ван Чунъян, живший в XII в., говорил о двух видах «облачных странствий». Первый – это путешествие внешнее, когда путешественник «любуется разнообразием и блеском городов больших и малых, восхищается красотами башен и павильонов храмов и монастырей». Такие странствия «изнуряют тело, истощают богатства и омрачают ум», а потому вредны. Истинная польза путешествия, по Ван Чунъяну, заключается в том, что оно помогает «постичь свою природу и судьбу, вникнуть в утонченное и сокровенное. Восходя на заоблачные вершины, такой путешественник посещает просветленных учителей и не утомляет себя. Переправляясь через широкие потоки и бурные воды, он приобщается к Дао и не ведает усталости. Тогда одно слово в разговоре учителя и ученика приводит к полному прозрению…»

Есть неумолимая закономерность в том, что для ищущего совершенства путешествие становится внутренним свершением, духовной аскезой. В деле познания правды жизни мы поневоле начинаем с внешнего, обходительного

действия, ходим вокруг да около сокровища сердца, ведь наше присутствие-в-мире невозможно вывести вовне и сделать предметом рефлексии. Дальнейшее движение может быть только направленной вовнутрь и постепенно суживающейся спиралью, и оно в конце концов приводит к прозрению – точке внутреннего покоя в фокусе мирового круговорота. Эта истина трех уровней предания, или «трех колесниц» учения, ярко проявляется в тибетском обычае ритуального обхода святого места – коры: есть кора внешняя, кора внутренняя и кора собственно духовная, недоступная ни воображению, ни мысли.