Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Если Шелковый путь по факту – безлюдная пустыня, то по своим последствиям он – многолюдное торжище, пространство человеческого общения, праздник жизни. Рассматривая экспонаты исторического музея в городе Датун, который без малого две тысячи лет назад в качестве столицы царства Вэй и под именем Пинчэн был конечным пунктом тогдашнего Шелкового пути, зримо представляешь себе многоликую и многоязыкую толпу на улицах этого города, где скапливались плоды земли и изделия человека со всех пределов мира. В окрестностях Пинчэна строились грандиозные пещерные храмы, посвященные пришедшим с запада буддийским богам. Это был подлинно космополитический город – может быть, первый в человеческой истории. Самое удивительное то, что эта мировая столица возникла стараниями правителей из кочевого племени, совсем недавно спустившегося с маньчжурских гор. Что пробудило в них страстное желание обнять весь мир? Только ли богатство и слава? А как насчет духовных ориентиров? Вот самый простой ответ: ритуальная обходительность конфуцианства создавала пространство человеческой совместности и сотрудничества, даосская идея естественности указывала на сокровенную сообщительность в человеческом общении, а буддизм проповедовал равенство всех людей в истоке (читай: пустоте) их природы. В итоге получалась цельная и действенная система человеческой социальности.

Но вернемся к истории Шелкового пути. Связанное с ним название «Великая Цинь» по-своему тоже примечательно. Оно долго было самоназванием древних китайцев, и именно от него произошло название Китая в Западной Азии: Sina. Китайцы же перенесли его на великое царство в западных пределах мира и впоследствии назвали так уже конкретную местность, где селились пришельцы с крайнего запада. Вот так в названии Цинь взаимно отражались, сливаясь воедино, величайшие страны Древнего мира. А взаимное отражение, как известно, есть самый наглядный образ вечно сокрытого всевидения: образ бесконечности. И это лучшая характеристика евразийского мира: места, где

Земля сходится с Небом,

Человеческое и природное друг в друга преломляются,

Запад встречается с Востоком.

По Алтаю и Монголии

Как представить русского человека без азиатской шири и азиатского раздолья? В аккуратно расчерченной и просчитанной, скученной и скучной Европе он чахнет и звереет. А на сибирских просторах, наоборот, спокоен и благодушен. Не встречал в России человека, который не испытывал бы восторга перед Сибирью, даром что в Сибирь ссылали. Оно, может, и к лучшему. В России чем дальше от глаз начальства, тем вольготнее. А побывать в сокровищнице Сибири: в Хакасии, Алтае, Тыве – мечта каждого русского. Вот и я дожил до исполнения этой мечты: проехал с друзьями и давними спутниками через весь Алтай, побывал на заповедном плато Укок, а потом через девственные горы и озера Западной Монголии добрался до Ховда и дальше в Улан-Батор. Насыщенное и напряженное сверх ожидаемого получилось путешествие. О полученных в нем впечатлениях и пойдет речь.

Евразийский мир

Я долго, не задумываясь, называл этот ареал «сердцем Евразии», а потом сообразил, что повторяю Николая Рериха, да и многих других вплоть до банальных путеводителей. И правда, только в необъятной Азии есть какая-то недостижимая глубина, параллельная такой же непостижимой, неизмеримой «глубине сердца». Интересно, каким видится мир в той глубине с двойным дном, где «сердце в сердце»? Чжуан-цзы говорил, что тот, кто сумеет «спрятать мир в мире», будет в полной безопасности и, следовательно, обретет великий покой. Если вдуматься, то именно таков мир, изображенный на китайских пейзажах: этот мир увиден из недостижимой дали, в нем каждая вещь «укрыта» грандиозностью мироздания, но живет «сама по себе». Такова тайна пространства сердца: в нем мы видим то, что скрыто, спрятано в складке бытия, в нем самое далекое невероятно близко.

Погружаюсь в Алтай и… первые впечатления с поразительной убедительностью подтверждают правильность моего давнего отзыва об этом волшебном крае. Здесь, почти в последней глубине азиатских просторов – глубже только великая пустыня и Гималайские пики, – «религиозные доктрины и тщеславие земных царств, память человеческих обществ и сами формы Земли как бы растворяются в многозначительном безмолвии живой, одновременно текучей и смирной природы, в безмолвии, обрамляемым и акцентируемым простейшими знаками вечности… В этой безбрежной цельности мирового пространства глазу даже не за что зацепиться. Словно какая-то неодолимая сила втягивает здесь простор в свое воронкообразное движение, размывает и рассеивает все формы…»[15]