Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

На третий день нашего пребывания больше полусотни человек съехались к наставнику Су, мы переселились в большую гостиницу, и начался семинар, который проходит здесь в начале каждого месяца. Именитые даосы в Китае теперь берут большие деньги за обучение: тысячу и более долларов за несколько дней занятий. А полный цикл обходится тысяч в пять-шесть. Что тут скажешь? Раньше в школу брали за беззаветную веру в учителя и преданность ему, а в наше время всеобщего безверия критерием отбора стал пресловутый всеобщий эквивалент. И тут, по-моему, не цинизм, а в своем роде здравый смысл: раз платят, значит верят…

У семинара плотный график. Занятия несколько раз в день, лекции, поход на вершину горы, презентации, представления. Один из гостей по фамилии Сунь оказался неплохим каллиграфом, хотя говорит грубым, сиплым голосом. Вещь нередкая в Китае, где утонченное мастерство до странности легко уживается с примитивностью мышления и наивным, «животным» восприятием жизни. Прошу Суня написать мне на память один-два иероглифа. К моему удивлению, на следующее утро он приносит большую надпись в стиле даосской «зауми» – несуществующих иероглифов, в которых зашифрованы наставления о технике достижения долголетия. Просит за нее 2 тысячи юаней. (Для сравнения: хорошую надпись у уличных каллиграфов в той же Сиани можно купить за сотню.) Я отказываюсь. Часа через два приходит ученик Су и объявляет, что цена снижена до 500 юаней. Я не принимаю и этого предложения. Смущенный ученик долго объясняет, что является в этом деле только посредником. В конце концов ему удается добиться самой важной для любого китайца цели – спасти лицо. Расстаемся по-хорошему. А каллиграф Сунь с тех пор старался меня не замечать.

Сычуань и страна Кам déjà vu

Итак, новые, почти на полтора месяца затянувшиеся странствия по Восточному Тибету и Юго-Западному Китаю. Путешествие новое, а места за редким исключением старые, давно знакомые. Оттого и рассказ получается сбивчивый, фрагментарный: это поневоле рассказ в продолжение давно намеченных тем и на заметку будущим путешественникам. Не декларации, а вариации родных мотивов.

Сначала покрутился в Чэнду, встретил своих спутников, вместе посетили местные достопримечательности. Даосский Монастырь Темного барана (Цинъян гун) утопает в клубах не столько благовоний, сколько цементной пыли: в монастыре грандиозная стройка. Устремляюсь к расположенной на задворках монастыря Академии Лао-цзы и Чжуан-цзы. Дверь академии заперта, на стук никто не откликается: время послеобеденное, и академики, как объяснил спустившийся сверху симпатичный библиотекарь, спят мертвым сном. Порадовался за местных последователей Лао-цзы и Чжуан-цзы, усердно исполняющих завет классиков о жизни под знаком «забытья».

Заходим в заново отстроенный Музей Сычуани. В нем добротные коллекции керамики, бронзы, произведений буддийского искусства, в том числе из Тибета. Не оставили без внимания и «антикварный рынок» Сунсяньцяо по соседству. Там тоже пыльно, идет стройка, торговцы сидят прямо на земле, прижатые к бетонным плитам. Собственно антиквариата почти нет, но попадается хорошая каллиграфия. Народу мало. На лестнице надпись по-английски, выражающая заветную мечту китайской души: «Beware not to meet» (в смысле «Не стукнетесь лбом о притолку»).

На следующий день на трех джипах покидаем Чэнду. Сначала направляемся в местечко Саньсиндуй километрах в 30 от сычуаньской столицы. Здесь есть музей бронзовых предметов, которые далекие предки сычуаньцев отливали в изрядном количестве еще в середине 2 тыс. до н. э., в одно время с расцветом династии Шан на равнине Хуанхэ. Маски божественных предков, соединяющие в себе черты человека, духа и зверя, отлиты с большим мастерством и – за редким исключением – по одному образцу. Особенно поражают их выпученные, квадратные глаза, иногда даже с выставленными наподобие перископа (всевидящими?) зрачками. Рядом стоит высокое, три с лишним метра в высоту мировое древо с солнцем и райскими птицами в его ветвях. И, несмотря на выдающееся искусство безвестных литейщиков, полное отсутствие письменных свидетельств. Неизвестно даже, как называлось это древнейшее на территории Сычуани – а может, и всего Китая – царство или протоцарство. Неизвестно, как оно погибло. Согласно одной из версий – вследствие сильного потопа. Во всяком случае память о нем бесследно выветрилась. Остались разве что квадратные глазницы на древних статуях местного производства. Впрочем, дело обычное: менталитет Евразии формирует не память, а забвение (так что местные академики исправно служат евразийскому делу). Азия, повторю, живет даже не разрывом между эпохами, а, так сказать, эпохальным разрывом.