Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Игра вмещает в себя бездну само-опустошения всего сущего. Она предъявляет образы только для того, чтобы отменить их, демонстрирует пустотность всего явленного и собственную пустоту. Чем она ярче и заметнее – а религиозные представления тибетцев чрезвычайно красочны и шумны, – тем явственнее она себя отрицает и так… утверждает свою неизбежность. Буддизм разглядел вечносущие качества жизни в тени и следе задолго до того, как на них обратил внимание постмодерн.

Все пройдет, кроме игры. В конце времен, когда языки умолкнут и пророчества прекратятся, останутся пляшущие тени на пустой крыше мира.

Вот разгадка судьбы Тибета. Как в игре можно быть, только перестав быть собой, так Тибет может быть Тибетом, только перестав быть им. Возвратится только уходящий.

Здесь возникает вопрос о действенности китайской политики «опустошения» религии тибетцев, которая, надо заметить, так созвучна современному пародированию всего и вся. Самоизменчивость пустоты в буддизме изначально содержит в себе эффективное противоядие от попыток китайских властей внедрить в тело буддийской традиции вирус измены, превратить живое предание в его постмодернистский суррогат. Правда в том, что именно внутренний динамизм, самоотрицательная природа игрового начала удостоверяют «алмазную» твердость просветленного сознания. Вот уж нашла коса на камень…

* * *

С чем сравнить сознание?

Сознание – зеркало. Секрет духовных учителей Востока в том, что только в невидимом, «темном зеркале» (Лао-цзы) сознания, оставляющего себя ради мира, проявляются вещи.

Сознание – болото. Тронь его неподвижную зыбь – и оно взволнуется, пойдет ходуном, а из его темных глубин поднимутся на поверхность, с шумом лопаясь и источая запах забвения, пузыри воспоминаний.

Сознание – легкокрылый Эол. Стремительно мчится оно со всеми ветрами мироздания, оживляя всякое место, заселяя всякий «жизненный мир».

Сознание там, где брезжит новый рассвет и удивленный странник спрашивает себя: «Где я?»

Это вольное странничество через века и континенты недоступно взгляду плоскому и внешнему. На поверхности опыта, во внешнем мире, в социальных институтах оно всегда отсутствует. Народ, живущий самоотсутствием сознания, не построит ни прочного общества, ни сильного государства. Таков народ Тибета, до крайности разобщенный, малоспособный к деловому сотрудничеству, совершенно чуждый нарциссизма светской общительности, но поразительно сплоченный там, где речь идет о всеобщем (всечеловеческом?) «духовном порыве», как это ежедневно случается в ритуале коры: мужчины и женщины, молодежь и старики, богачи и нищие идут, бормоча молитву, единым потоком, как будто не замечая друг друга. Сила этого поистине всенародного порыва такова, что в той же Лхасе вокруг монастыря Джоканг власти выставили на каждом углу полицейские наряды, а на крышах – военных с рациями и снайперов. Власть держит народную волю под прицелом, но где эта цель? Шествие, исходящее из начала всех сознаний, оказывается всецело и, можно сказать, соборно мирным делом. До сих пор оно, кажется, не вызвало ни одного выстрела.

Секрет единства Тибета надо искать в последней глубине духовных откровений лам, где сознание, превзошедшее и эмпирическое, и умозрительное видение, погрузившееся в мир микропревращений, где еще ничего не дано, но все уже задано, пред-оставляет всему быть и свободно творит свою мандалу, т. е. показывает себя, как в мистерии Чам являют себя боги. Этот фантомный мир прежде мира вещей вечен и неуязвим для внешних воздействий, как алмаз высшей пробы. В нем ничего не появляется и не исчезает, в нем нет ни прошлого, ни будущего, но одно вечно текучее настоящее. К.-Г. Юнг проницательно увидел в нем глубинную матрицу (все)человеческой психики и воплощение принципа синхронности (читай: бытия как события, со-бытийности), поскольку в нем, как в божественной плероме, все случается единовременно, вне причинно-следственных связей.

Тибетская традиция, весь тибетский строй жизни – плод длительной отладки очень утонченной, почти невидной со стороны смычки просветленности духовного взора и внешних форм общественной жизни. Идеи перерождения будд в людях и мирской власти далай-ламы – только два ярких напоминания о том, сколь прочна и жизненна эта связь. Выше нее нет ничего во всей Восточной Азии.

* * *