Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Похоже, что у китайских властей Тибета при всей мощи их военной машины и соблазнительности «передовой идеологии» нет эффективного ответа на безмолвный вызов тибетской традиции. Вопрос не может быть решен, как уже показала история, насилием хотя бы потому, что совершенно непонятно, как и против кого насилие применять. Китайская власть вынуждена играть по тибетским правилам, создавая в Тибете суррогатную религию, некое подобие ламаистского Диснейленда. Однако игровая подмена бессильна перед исконной самоизменчивостью сознания Будды. «Жидкая современность» (З. Бауман) обтекает кристалл буддийского откровения, не оставляя на нем следов. Более того, несмотря на все развитие туристической индустрии Тибет не стал более открытым и доступным. Волею властей передвижение по Тибету далеко не каждому по карману, обставлено множеством стеснительных условий, а многие районы и как раз самые святые места вообще закрыты для посещения. Настоящего Тибета туристы не видят (как, впрочем, им и положено). Если это случайность, то, подозреваю, тоже из разряда провиденциальных.

Тибетский Чам живет, мистериальная игра Тибета не окончена. У тибетцев есть шансы, проиграв сражение, выиграть войну. Ведь волею судьбы им дарована лучшая стратегия: действие от имени или, лучше сказать, во имя абсолютной сокровенности. Этим объясняется, надо думать, слишком явная нервозность китайских властей, их стремление любой ценой создать дубликат ламской иерархии. Современная власть, едва стоящая на протезах своих технологий, пусть даже электронных (тоже важный признак неотвратимого «снятия печатей» в истории), напоминает шарлатана, который хоть и наловчился дурить публику, но втайне жаждет настоящего волшебства. Ее воинственность ей не поможет. Ведь с началом не борются. Ему только следуют и на-следуют в бережной уступчивости любви.

Вглядимся же в тайну Тибета. Она состоит не в самом факте сокрытости некоего знания, а в несопоставимости духовного бодрствования и внешнего восприятия, попросту говоря, все в той же разъединенности души и тела «страны снегов». Смычку того и другого обеспечивает игра и праздничность. Но сама несопоставимость внутреннего и внешнего не случайна. Еще менее случайной надо считать странную двойственность тибетской цивилизации, которая не имеет сил собрать Тибет в нацию-государство, но способна вместить весь мир в глубину любовно-бодрствующего сердца. За сорок лет самостоятельности власти Тибета так и не озаботились формальным признанием их независимости, явно полагая, что буддийское царство не может не быть всемирным. В то же время страна была фактически закрыта для иностранцев.

Главная загадка и вековая двусмысленность тибетского призвания заключается в простом парадоксе бытийной пустоты: чем больше ее нет, тем явственнее ее присутствие. Как раз таков истинный мудрец в традиции всей Восточной Азии: он не выпячивает себя, но всех поддерживает, «всем светит, но никого не слепит», дает всему свершиться и не приписывает себе заслуг (Лао-цзы). Этот «верховный предок» в нас, наш «изначальный облик» (Чжуан-цзы) внушает нам чувство подлинности нашего существования. В него не вонзятся когти хищного зверя ни смертоносный клинок на поле боя, потому что «в нем нет места смерти». Тема в своем роде очень современная. Вспомнить хотя бы мотив «темного предшественника», субъекта=Х в философии множественности Делёза. Но таково же традиционное определение сердца Будды или Дао – пути всех путей. По буддийской поговорке, люди живут в мудрости Будды, ничего не зная о ней, как рыбы резвятся в воде, не замечая ее. Самое бесполезное в нашей жизни, ибо вечно скрытое и неуловимое, оказывается самым насущным и важным.

Переведенный мной четверть века назад экспериментальный роман монаха-писателя XVII в. Дун Юэ заканчивается такой сценой: волшебная обезьяна Сунь Укун, пробудившись от длинной череды снов, попадает в дом ученого, который созерцает символы «Книги Перемен» и размышляет о чем-то таком, что «обнимает Небо и Землю, и из него ничего не ускользает». Загадочный и важный мотив. Если мир хранится в самом себе (тема Чжуан-цзы), значит его нельзя изобразить, схватить, подменить, уничтожить. Мир реален и притом находится в безопасности, потому что он совершенно подобен себе. Тогда каллиграф Фу Шань имеет полное право поставить на своей работе подпись: «Печать сердца Будды». Все подлинное в мире – это на самом деле буддо-подобие.

Главный японский философ К. Нисида называл реальностью сущее ничто, которое охватывает мир и проявляется в бесконечности само-отражения. Что или кто это может быть? Не та ли небесная армия спасения?