Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

С. С. Существует гипотеза о том, что человек, попадая в красоту (особенно, природную красоту), начинает мыслить иначе. Согласны ли вы с этим? Красота действительно изменяет мышление?

B. М. Сначала, как я сказал, нужно подготовить себя к восприятию красоты, научиться быть открытым миру и «видеть невидимое». Но подготовленных к этому величие природного мира действительно дисциплинирует и дает могучий импульс для открытия красоты… в себе. Азия с ее высочайшими горами, величайшими пустынями и равнинами, «разливами рек, подобными морям», лучшее место для «души бодрствующей». Собственно, только в Азии и возможны прозревшие люди. Это значит – люди, невидимые миру. Все дело в выборе: мы принадлежим миру и тогда делаем его живым и великим или мы хотим отгородиться от мира, чтобы сделать его ничтожным и распоряжаться им?

C. С. Расскажите о Тайване, о старом Китае. Чем они особенны? В чем их волшебство?

B. М. По причинам, уже изложенным выше, нет смысла рассказывать. Есть смысл переживать красоту вместе с близким другом. Как в картине Фридриха «Двое созерцающих луну». Очень китайская тема, кстати. А касательно «волшебства» Китая не могу ничего добавить к тому, что уже сказал в очерке «Душа Азии» в книге «Цветы в тумане». Если одним словом, то речь идет о постижении совместности незапамятного прошлого и невообразимого будущего. Простите за вычурный слог. Этого нет в Европе, нет даже в Америке с ее просторами и культом технического прогресса. Там точка притяжения цивилизации – нарциссизм, неизбежно соскальзывающий в нигилизм. Ведь невозможно любить себя таким, какой ты дан себе.

C. С.

Действительно ли на островном Китае сохранился и живет дух старого Китая?

B. М. Дух живет не на островах или даже континентах, а в сердце вещей. А дух старого Китая, как все истинно духовное, дышит, где хочет. Так же и нечистый дух. Этот тоже шныряет всюду.

C. С. Какие места в Китае вам лично показались наиболее интересными? Почему?

B. М. Я уже не раз писал, что мне особенно милы Лёссовое плато в Китае, а также восточная (горы) и западная (пустыни) периферия Тибета. О причине моей любви я уже сказал.

C. С. Что самое ценное вам удалось привести из ваших путешествий по Китаю?

B. М.

Если бы я был просвещенным европейцем, то должен был бы сказать, что самое ценное в моем опыте – то, что он миновал. Так у Теодора Адорно: «В современности прошлое присутствует только в его отрицании». Однако я скажу иначе: надо уметь постигать вечносущее в переменах. Внимание: это «вечносущее» – не история, от которой после Гегеля европейцы никак не могут избавиться. В истории как хронологии скрыта чистая временность, вечное саморазличение, в котором мы всегда «временим», еще не имеем идентичности, а по сути, возвращаемся к началу всего сущего. Проекции этого всевременного момента и формируют историю с ее цивилизацией. Китайцы его очеловечивали, хотя и на элитарный лад: для них пейзаж прекрасен прежде всего тем, что им любовались возвышенные мужи древности (опять призрак отсутствующей перспективы!). Впрочем, не надо забывать, что для китайцев человек и небо перетекают друг в друга и невозможно определить границу между ними. Ну, а Тибет с его Гималаями просто «сносит крышу», развеивает в прах все «слишком человеческое», как ураган фанерные домики. До любви к Тибету надо дорасти.

C. С. Сформулируйте, пожалуйста, несколько рекомендаций путешественнику, который хочет получить по-настоящему глубокий опыт от путешествия.

B. М. Только один совет: умейте внимать великому в мире и, значит, в себе. Для этого нужно «оставить себя», что означает и нечто гораздо большее: пред-оставить всему сущему свободу быть тем, чем оно не может не быть. Отбросьте нарциссизм. Жить станет если не лучше, то точно веселее.

C. С. Действительно ли для того, чтобы найти себя подлинного, важно отправиться в дальние края?