Тучи идут на ветер

— Чего вспоминать, — отмахнулся Сердечный. — Ломоть отрезанный. Мало кто где долю свою шукает. В десятом еще уплыл. Вроде обосновался…

Поддержал Иван Кучеренко.

— Дмитрий Мефодиевич, не сомневайся. Вписывай. Буденных я знаю. В земельный отдел, до Кудинова в помощь. Работы им, пожалуй, невпроворот, более всех выпадет — наделять землей. Да и переехать Семену сюда, в станицу, не в тяжесть. Одинокий. Поживет у сестры родной. У купцов она тут в горничных.

Обменявшись взглядом с Каменщиковым, Новиков вписал. Никифоров, любовно оглаживая на коленях шашку, посмеялся, обращаясь к заступнику:

— Не скажи, Иван Павлович… У Семена присуха в хуторе Козюрином. Свадьбится.

Утрясли наконец список.

В Сальском округе власть от временного ревкома перешла к Советам рабочих и казачьих депутатов. Председателем окрисполкома избрали Новикова, в должности военно-окружного комиссара утвержден Каменщиков; шестидесятилетний вахмистр Кудинов — заведующим земельным отделом. Согласно приказу Донского военно-революционного комитета, подписанному председателем подхорунжим Подтелковым, в котором прилагалась приблизительная схема отделов, кроме военного и земельного наметили отделы труда, финансовый, народного образования, судебный и общественного призрения.

Всего неделя и выпала на устройство новой власти в Великокняжеской. На экстренном заседании исполкома, созванном среди вьюжной ночи, военком Каменщиков с тревогой объявил:

— Рано, оказывается, мы настроились на мирный лад… Донская контрреволюция не задушена. Новочеркасск и Ростов, правда, взяты Красной гвардией, арестован и войсковой атаман Назаров… Но Корнилов вывел своих добровольцев в станицу Ольгинскую. Через Дон успели переправиться на левую сторону и офицерские части Войска Донского. Предводительствует походный атаман Попов, сосед наш, константиновский окружной атаман. Кажись, Корнилов навострился на Кубань. Попов ищет приюта у нас, в Сальских степях. Отсидеться думает, сформироваться до тепла… Передовые отряды Гнилорыбова, Мамантова и Семилетова объявились уже в Багаевской. Тысячи полторы офицеров и громадный обоз с оружием — походный арсенал. Час назад оттуда прискакал гонец. Правятся на Великокняжескую.

Каменщиков, испытующе засматривая в настороженные лица исполкомовцев, повысил голос:

— В округе объявляется военное положение. Все бросить на оборону! Не пустить в станицу, не дать слиться с великокняжескими кадетами. Вы знаете, в Приманычье, в западном конезаводстве, нет сил, какие смогли бы задержать белое офицерье.

— Туда послан Ростовским ревкомом наш человек, — отозвался Алехин. — Товарищ Красносельский. Поднять багаевскую сторону. Сам он из хутора Казачьего, на Хо-мутце.

— Сведений о каком бы то ни было революционном отряде за Манычем военный отдел не имеет. Главные у нас силы — платовский отряд Никифорова и твой, товарищ Алехин. Царицын не откликнется на наши сигналы, больше помощи ждать неоткуда. Приказываю… с рассветом выдвинуться Великокняжескому отряду в район Казённого моста. Никифоров у хутора Соленого завязал уже бои.

Офицерские части генерала Попова легко раскололи оборону на Маныче. Раздвинули рыхлые, неспаянные, плохо вооруженные отряды сальских краснопартизан. Платовцы с боями отошли на речку Сал, в Большую Орловку, к отряду Ковалева. Без пушечного заслона вели-кокняжевцы тоже не устояли на Казенном мосту. Не помог и крохотный отрядик Чеснокова, подкативший в двух теплушках из Котельниково.

Великокняжескую держать нечем. Было ясно всем. Окрисполком постановил отойти на Торговую. В ночь на 26 февраля, погрузившись в вагоны, оставили станицу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

К вечеру рассосала заря сплошную наволочь туч. На церкви засиял крест — свет ножом полоснул купол. Борис глядел на огненно-колючий закат, а думки его были в другом месте. Внес Муську в хату. С наслаждением пил свежую воду — Пелагея успела сбегать к колодцу.

— Не ждите вечерять… Братва в карты кликала.

В воротцах столкнулся с Красносельским.

— Так и не впустишь?

— А я до Степаниды разогнался… Входи, какой спрос.

Присел Петр на завалинку; принимая кисет, нарушил неловкое молчание:

— Ты, служба, не удивляйся… Хотелось поговорить один на один.

— Послушаю… Давеча показался не дюже из говорливых. Чего ж на холоде? Бабы мои не помешают.

— Покурим на воле…

Улеглись вечерние голоса хутора. Худоба напоена, птица накормлена, заперта в катухах. Синие сумерки, густо пропахшие кизячным дымом, мягко кутали сады и плетни; прибавилось огоньков.

— Рана ноет.

— К перемене. Ветерок задувает с теплого края. Навалит к свету снегу.

— Чудная зима у вас. До рождества давил мороз. А все праздники теплынь, как осенью, хоть скотину выгоняй.

— Море близко… Сам-то, слыхал, царицынский. Не шибко далеко вроде…

— С батьком в ладах живешь? — спросил Петр, сменив вдруг разговор. — Землянка, гляжу…

— Зато своя. Ни клятый, ни мятый. А с батьком нечего делиться — моей доли в его хозяйстве нету.

У калитки кто-то возится — не найдет вертушку. «Из чужих… — подумал Борис, взглядываясь. — Нет — брательник». Одинаковым со всеми делали шинель и шапка.