Тучи идут на ветер

— Днем напомнить хорошенько наряду устав, а с вечера опять встанете… Проверю. Власть сменилась, а караульная служба остается службой.

Возле открытых дверей конюшни вышагивал дневальный. В предрассветной стыни что-то знакомое почудилось в нахохленных плечах. Подошел блинке — брат.

— Дрых бы ты, братушка, зорька скоро занимается… Я бы зараз в ясли, на сено… Теплынь в конюшне… Эх!

Постоял возле белокурых тополей. Вспомнилось: на этом месте покойный пан подарил ему серебряный…

За каменной оградой, в ветлах, теплеет, набирает силу рассвет. Глядел Борис, как зеленеет белесо-сизый край неба, а видал выгон за хутором, нарядную пасхальную толпу, первый свой приз за скачки — голубенький полушалок… Острым дотронулись до сердца…

В чужих краях он еще вспоминал Нюрку. Бывало, ночами являлась. Какой-то бесплотной, сотканной из тумана. Начинало казаться, не было такого с ним — услышанное в детстве, не то давний-предавний сон… А нынче увидел ее как живую: конопушки на тонком носике можно пересчитать. Пришло на память самое светлое во всей их любви: после всенощной за садами, на восходе «грающего» солнца, разговлялись крашеным яичком…

В широком овальном окне наверху мелькнул слабый огонек — зажгли спичку. Свет разгорелся. «Хозяйка проснулась. Что же, совсем с руки, до побудки можно обговорить все дела…»

Стукнул в дверь осторожно, пальцами.

Остроскулое мальчишеское лицо Агнесы совсем будто не изменилось. Испытывая знобкую робость, поприветствовал поклоном. Она молча указала на кожаное кресло напротив. Белые длинные кисти рук сцепила на колене.

Борис не знал, куда девать глаза. Сдернул папаху, умащивал ее на подлокотник.

— Вижу, угадали…

В глазах ее вспыхнул зеленый смешок.

— Я ждала ночью… Управляющий узнал вас.

Потянулась к столику, взяла портсигар. Не угощала. Не брала в рот папироску и сама.

— Какое же дело ко мне?

— Дела, собственно, нету до вас… Имение переходит к Советской власти. Хозяином всему вступает красный отряд. Вас и людей ваших не тронем. Коль есть просьба какая… скажите.

Агнеса откинулась на спинку кресла.

— Надеюсь, выпустите меня за ворота… Утром ждет муж за Манычем, в хуторке… Вот записка… Вчера перед вами казак прибегал.

Вынула из нагрудного карманчика вязаной кофты синий клочок бумаги.

— Из имения никому отлучаться не дозволено.

— Как вам угодно… Но к вечеру Королев явится сам. И не один.

Глаза их встретились. Борис щурился, будто от дыма.

— Будем, значит, обороняться. Пушки, думаю, пан Королев применять не станет.

— Не уверена, — встряхнула головой Агнеса. Щелкая крышкой портсигара, сказала — Что-то вы не расспрашиваете о своем давнишнем друге… Этим летом мы встречались в Новочеркасске. Не знаете, о ком говорю?

— Догадываюсь. О Федоре. Он офицер…

— Был. Погоны сорвал и тоже вот так… партизанит. За Манычем, в Платовском отряде, штабом командует.

В голосе Борис не услышал осуждения. С кафельной облицовки камина перевел взгляд на нее.

— Пани, без обману. Выпущу вас за ворота… Через неделю. Доставлю лично, куда укажете. А взамен отпишите пану… Пускай не тревожит вас пока с имения. Записку отправим нашим человеком. Иначе быть меж нами крови… А за новость, про Федора, спасибо.

Встал, прошел к двери.

— С ответом не гоню. После завтрака уж…

Топтался, не зная, как попросить хозяйку оказать ему маленькую услугу. Нужны офицерские погоны. С утра намеревается сделать вылазку на ближайшие зимники. Степь кишит казачьими разъездами. Со своими вахмистрскими враз влетишь любому хорунжему на рога. Ловко бы на плечи вшить со звездочками, да покрупнее…

Видя, что он взялся за дверную ручку, Агнеса дала ответ:

— Напишу я мужу.

Легко поднялась. Поправляя огонь в лампе, сказала:

— К вам просьба… Так, пустяк. Не смогли бы передать Федору вот это? Портсигар. С лета у меня… Забыл. А как вернуть, ума не приложу. Уж вы, наверно, свидитесь с ним…

Борис откашливался натужно, ворочая шеей, обмотанной шарфом. Не смел взглянуть молодой женщине в глаза..

— Что ж… оно можно… Не в тягость. Свидимся ли, вот в чем дело…

Агнеса поспешила успокоить:

— Вчерашний казак сообщил, будто потеснили пла-товцев от Маныча к Салу, на Большую Орловку… Это невесть куда.

Он склонил голову: правда, Большая Орловка не в дальних краях. Потянулся, но Агнеса, усмехаясь уголками подведенного рта, завела руку с портсигаром за спину. Кокетливо встряхнула светлыми локонами.

— Надеюсь, вы не против, черкану два слова и вложу сюда, а?

Женское доверие вызвало в нем ответное чувство.

— Услужите и мне… Нужны, значит, офицерские погоны. Пошукали бы в своих скрынях…

Темные брови ее, чуткие и живые на худощавом мальчишеском лице, выжали на переносице складку. Пристально вглядывалась ему в глаза: шутит?

За дверью оборвались тяжелые спешные шаги. Догадался: начальник караула. Хмурясь, испытывал чувство неловкости и досады — заболтался с барыней. Обернулся на тягучий скрип. Хозяйка распахнула створки платяного шкафа.

— Вот, пожалуйста, мундиры покойного пана… Снимайте, какие на вас глядят.

Выбрал есаульские погоны.

2