Тучи идут на ветер

— Размещайтесь. Вечером сойдемся.

Взглядом указал ординарцу: седлай.

2

Воротясь с выездки лошади, Борис застал в комнате покойного пана малое сборище. Ефремка явился с дальней разведки. Ждали его. Красносельский, увидав, махнул: проталкивайся, мол, к столу.

— Накадили, как поп Гаврила на всенощной.

Отрядники сдержанно засмеялись, гася цигарки, отмахивали от себя дым. Сидоря, занявший подоконник, открыл форточку. Не снимая шинели, Борис умостился в кресло, оставленное Петром.

Обстановка, со слов разведчика, выходила неладная. Офицерские части пятого дня опять ворвались в окружную станицу. По слухам, Великокняжеский отряд вместе со ставропольцами двигается железнодорожным путем, преследуя уходившего на Екатеринодар генерала Корнилова.

— Погоди, погоди, — перебил Борис. — В самой Великокняжеской побывали?

— Там же кадеты, — усмехнулся Маслак.

— От Торговой свернули по ростовской чугунке, — сознался Ефрем. — В Целине казачьего гарнизона нет, зато дальше в Егорлыке, в Мечетинской, заслоны — сотни по три. В Процикове тоже казаки. В Веселом и у нас в Казачьем пока воинских частей нету.

— Стычек не случалось?

— Погоны спасали…

Борис мигнул хитро. Снаряжая разъезд под началом Ефрема, с трудом убедил его прихватить офицерские погоны. Оказывается, пригодились.

Вспыхнул говорок, глухой, тревожный. Загасил его Борис насупленным взглядом. Заговорил сидя, не отрывая глаз от бронзовой чернильницы:

— Вчера схожие вести нам доставили с Салу… Никифоров со своими платовцами в Большой Орловке и Большой Мартыновке. Эти три партизанских отряда тоже, по слухам, объединились. И к ним мы потеряли след. Что же выходит? А выходит, браты, плево… Одни мы в самом казачьем пекле. Как волки зафлаженные — кругом пикеты. Не ведают беляки про наше существование, или просто-напросто руки не доходят. — Встал из-за стола. — Лагерная сонная жизнь наша тянуться не может без краю. Не нынче завтра казаки потревожат. Не усмехайтесь. Кабы не довелось умываться красной юшкой. Нас уже более четырех сот… А винтовок — на двоих одна не приходится. Предлагаю разоружить хутора Казачий и Веселый. Пока еще по богатым куреням висит на стенах без дела оружие, а коль оно окажется в руках, брать его тяжельше… Операцию произвести немедля, этой же ночью.

— Гарно, растребушишь куркулей! — поддержал Мас-лак.

Тут же наметили план. На Хомутец, в Казачий, тронется Гришка Маслак со своими; в проводники ему выделили надежных парней из казачинцев — указывать в потемках курени богатых казаков. Отряд на Веселый поведет Думенко.

3

С заходом солнца железные панские ворота выпустили со двора всадников.

Панорама выбрасывает ноги свободно, чуя каждое его движение. Стремя в стремя ходко идет серый кабардинец Маслака. За короткую выездку днем Борис успел оценить не только ее резвость, силу, но и выведать норов. Шаг, рысь, карьер — все отменно. Одно тревожило сперва: горяча не в меру. Распалясь, плохо слушала повод. Рвал губы удилами, приводил в чувство плетью. И, уже правясь к имению, понял свою промашку. Не повод, не плеть властны над нею — шенкеля. Не сам ли Чалов объезжал? Может быть, для хозяина. Не терпится оторваться от колонны, еще раз убедиться в своей догадке.

Малоезженная проселочная дорога сквозь заснеженные бурьяны пробилась на Великокняжеский шлях. Свернули на него. Подувал встречный ветерок. Ноздри и горло першило морозным духовитым настоем полыни. Лошади всхрапывали, отфыркивались, мотали головами. Бурая, клочковатая, как рваная кошма, степь уходила кругами, пропадая в скапливающихся по низинам сумерках.

От буерака пошли казачинские наделы. С правой руки от дороги Борис угадал кургашек с каменной бабой на маковке. Виделась она едва приметным пнем. В последнее лето перед службой батька арендовал тут у Никодима Попова клин земли. Не одну ночь провел он на кургашке, лежа на спине. Позеленевший камень, отдаленно напоминавший человека, был близок ему, парню, в те часы. Казалось, древний житель этих степей, скованный камнем, сотни лет уже хранит в себе такую же боль, как и его… Вчера только узнал от партизана-весе-ловца, что младшая сноха их атамана, взятая из Казачьего, давно померла. А он-то все эти годы думал о Нюрке как о живой! Вынашивая план разоружения Веселого, втайне надеялся побывать в курене атамана, взглянуть на нее.

С бугра открылся Казачий. Пахнуло кизячным дымом. Послышался лай собак. Как и днем, у коновязи, Бориса потянуло домой. «Поднялась Махора, хворает ли? Муська в печке кочергой ворошит, наверно. Поди, кинулась бы теперь на шею…» Откашлялся в кулак, залавливая подперший горло вздох — не дозволит себе и эту малую кроху радости.

У Хомутца отряд раздвоился.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

В хуторе Казачьем сбор оружия прошел благополучно. Отрядники загодя распределились по улицам; у каждой встал казачинец. Местный житель показывал дворы, где наверняка была пожива. Ради осторожности не входил в курень, на свет, ворочал на базу.

Бричку оставили у церковной ограды. Разъезжаясь, Гришка Маслак напомнил: