Тучи идут на ветер

— Так, так. Еще погляжу, куда палить станешь… Как за молоком¹, отберу винт и тот. А то и плетюганов всыплю за дармовой расход пуль.

— Не чванься, Гришка, дуром… Ундеровские замашки не корени в себе. Власть зараз наша, людская. Мы уж почуяли в ней смак, не собьешь. Этой рукой я выкликал тебя в командиры, а другой отведу обратно.

— Погоди, погоди, третьего дни как выбрали — ски-давать. В горячем деле не опробовали. А в холодном — человека не спознаешь…

Задохся возница в лающей икотке — пришел его черед посмеяться.

— Рябой ты, Гришка, а до того хитрющий, сук-кин сын.

Из-за угла правления вывернулись последние с Ларионом Думенко. Сошел он с седла, накинув повод на ограду, протолкался сквозь стенку. За ним в прореху, держа над головой оружие, устремились и хлопцы.

— Сколько? — встретил их Маслак.

Ларион, сутулясь, косился в бричку, желая разглядеть добычу.

Как за молоком — мимо (местн.).

— Не густо у нас… Наскребли с десяток винтовок, шашек — поболе. Да коня под седлом добыли.

— Какого коня?

— Служевского. Наш, хуторной казак… У чужой бабы застали. Сказывает, атамана Филатова сопровождал от Великокняжеской.

— Атаман дома. Мы его обчистили, как лозину.

— Значит, Сидорка не брехал. Урядник самый, Си-дорка Калмыков. Он у Захарки Филатова в сотне, его ординарец. А старый Филат пропадал все эти дни у сына, с беляками…

— А урядник где?

Из-за спины Лариона высунулась капелюха с распущенными ушами; ломкий юношеский басок хохотнул:

— Ха! Урядник… Ищи-свищи! Стрибанул похлеще зайца! В леваду…

— А винтовки у вас для чего? — подступил Маслак.

Ларион удивился:

— Винтовки?

Неловкая тишгна сгустилась вокруг брички. Явно, вопрос застиг врасплох всех… Мало кто, наверно, решился бы вслух ответить, для чего же все-таки у каждого из них винтовка? Ею убивают врага. А Сидорка Калмыков? Произрастали в одном хуторе. Вон курень его виднеется; в нем — старики, баба, двое детей… Сидорка, кобель, вместо того, чтобы провести лишний час в семье, с детишками, зарылся в паркие пуховики игривой порченой бабенки, жены сослуживца, дружка детства, Николки Волкова. А завтра, не тая усмешки в заячьих губах, он передаст нижайший поклон Николке от его благоверной. За это самое надо бы и стрелять Сидорку? Не-ет, тут что-то Маслак путает.

Вывел из затруднения сам Маслак. Ни с того ни с сего указал на колокольню:

— А что, грохнуть в колокол? Сбежится люд. Объявим о сборе оружия…

Майданная разноголосица сбила с толку его. Замахал шапкой, требуя порядка:

— Кончай базар!

Выставив тупой подбородок, будто принюхивался к настороженному сопению отрядников, дал слово вознице:

— Корней, ты как мозгуешь?

— Дело. Гляди, свершим бричку…

Братва кинулась на колокольню.

Ларион придержал коня. Сбил папаху, вслушивался.

— Навроде опять вызванивают, а?

— Почудилось, Ларька, тебе…

Конная связь между Веселым, Казачьим и имением продумана загодя. Маслак из Казачьего ставит на полпути к Веселому пикет. До балки Хомутец обеспечивает Красносельский, оставшийся в имении.

С пикетом к Веселому Маслак поручил выдвинуться ему, Лариону. Помнит: набат заглох, когда выезжали из хутора. Отмахали верст семь. Неужели Маслак опять звонит? «Взаправду, почудилось. В ушах небось еще ка-зачинский звон…» — подумал, силясь отделаться от ощущения неясной тревоги. Чем она вызвана? Ночной степью, забурьяневшей, угрюмой? Бывало, мальцом заставала ночь одного в глухой степи с палкой. А тут — на резвой лошади, вооружен, а за спиной еще десяток таких же, как сам…

Пустынный шлях. Знал, на выезде из падины, с левой руки, должен быть кургашек. Издали увидал — высится белой кибиткой над бурой степью. Пробились сквозь снег. Макушка просторная, обросшая чахлыми кустиками полынка, с выдутой ветрами глинистой плешиной. Все кинулись наземь. Облегчались, разминали натруженные ноги. По рукам загулял кисет. Лошади с храпом втягивали степные запахи. Тревоги не выказывали.

Ларион остался в седле. Привстав на стремена, до рези в глазах вглядывался в сторону Веселого. Хутор за бугром, слитым с золисто-бурым краем неба; да и далеко — верст семь, восемь. Тревога опять дотронулась холодком — пахнула в щеки, колюче улеглась под самым сердцем. Он вдруг понял, откуда у него такое ощущение. Ветерок! Густой, упругий, подувает прямо от Веселого… Не почудилось — колокольный звон был! Доносился именно с Веселого, а не Казачьего. Не догадался повернуть ухо в эту сторону… Что же там у братушки? Они ли сзывали веселовцев на плац? Набаты в план не входили. Маслаку взбрело в голову ни с того ни с сего. Зная брата, почти был уверен, что он сдуру не рискнет будоражить округу. Неподалеку хутор Проциков, а в нем — полторы сотни казаков…

Лариону сделалось не по себе. Сворачивая цигарку, не ощущал ее пальцами. Как старшему, пикет оставлять ему не положено, но и торчать на этом кургашке не было сил.

— Санька! Харитонов!

— Чего тебе?

У стремени встал низкорослый, коренастый парень в солдатской шапке и домашнем полушубке.

— За старшего оставайся… Курган без особой нужды не кидать. А я с хлопцами проскочу к Веселому. На душе муторно.

— Валяй.