От ворот атамана откатила бричка с первыми трофеями. Пока Борис гостил в курене, отрядники раскопали на сеновале несколько ящиков с патронами и гранатами. В конюшне из яслей с двойным дном выгребли десятка два винтовок. По всему, веселовские богачи уже сгуртились вокруг своего атамана, подбивая и соседние хутора. Недаром Мажаров каждую ночь посылает к Кирсану Филатову нарочного…
Простился Борис честь по чести. Помог закрыть створки ворот.
— Спасибо, атаман, поделился своими запасами. Бог даст, в долгу не останусь…
— Бывай, — ответил ему хозяин.
Переждав удаляющийся топот копыт, он вбежал в курень, схватил сына.
— Тиш-шка, скачи в Проциков, к сотнику Бровину… Казаков на конь! Мы с ним условились… Сам сотник у батюшки на постое. Найдешь. А мы своих взбулгачим… Услышите набат — гоните во всю мочь. Уразумел?
— Угу.
— С молитвой, сынку!
Вывел сам из конюшни коня, накинул седло. Выпроводив по леваде на выгон, с юношеской проворливостью сиганул через плетень до соседа — полчанина.
Колокол ударил ножом в спину. Борис выбежал в проулок.
— Что за чер-рт! Кому влезло в башку?!
Мишка, не спрашиваясь, вскочил на Огонька и пропал за углом станичного правления. Лютовал Борис. Кто так надсадно бьет в коренник-колокол? Промашка вышла. Надо было выставить у церкви наряд.
— Садись!
Пустил Панораму в намет. Вынеслись на церковную площадь. От ограды — всадник со вздетыми вверх руками: требовал остановиться. Мишка! Осадил храпящую кобылицу.
— Заперлись!.. Не сломать кованую дверь! Да и стреляют… Шапку вот, гады, пулей скопырнули… Спасибо, Огонька не задели.
Борис молчком сорвал с его плеча винтовку, выпустил обойму в темневший проем колокольни. Набат захлебнулся. Но тут же опять дернулся двухпудовый язык колокола. Грянули выстрелы. Один из партизан, заваливаясь, хватался за воздух. Борис успел подставить руку. Поймав повод, крутнул лошадей за плетень, в проулок. Пули срезали ветки с акации, с треском секли камушо-вую кровлю конюшни. Не слезая с седла, вглядывался в белое лицо хлопчака.
— Куда ранило? Пуля в какое место?..
— Тошно что-то…
Борис запустил руку под ватник. Так и есть — в живот! Спрыгнул. Ворошил в седельных подсумках — искал, чем перевязать. Ага, вот… рушник чистый! Возился с ремнем и крючками на ватнике, ругая себя последними словами: ехал будто к теще на блины. Ладонями ощутил — перевязка уже парню не нужна. Знакома предсмертная агония. С горечью подумал: «Вот и первая кровь…»
В проулок на всем скаку завернули верховые. Осаживая у брички разгоряченного коня, Сидоряк хрипло выдохнул:
— Слава богу, живой! Хлопцы мечутся кругом плацу… А с колокольни садют! А тут — слух: «Борьку!..»
— У вас жертв нету?
— Пока… Очумели чисто, тычутся во все проулки. А до церкви сбегаются веселовские казаки на конях…
Борис вскочил в седло; разбирая поводья, наказывал Сидоряку:
— Бери моих людей и бричку… Передай Блинкову. Пускай подчиняют себе всех встречных. Сбор за садами. Я выбегу на выгон, гляну… Сами веселовцы — полбеды. Беда там, в Процикове… До двух сотен казаков! А сам ты, Федот, не мешкай. За Маслаком.
Крутнул на месте Панораму, бросился по тесному проулку.
Огонек не отставал. На выгоне вдруг вспомнил — Мишка без шапки. «Простынет, дьявол».
— Шарфом бы покрылся! — крикнул, свешиваясь в седле.
Ординарец отмахнулся, скаля зубы.
— Уши надует, дурак.
— Нема шарфу…
Размотал с шеи свой пуховый, нагретый, кинул. На бегу подхватил его Мишка. Дернул повод — и обомлел…
— Казаки-и!
Неподалеку в падине копилась плотная масса всадников. Сдерживая лошадей, поджидали, видать, отставших. Слышался перезвон уздечек, невнятные окрики команд.
Ветром понеслись обратно в хутор. Борисом овладел мальчишеский пыл, граничащий с безрассудством. Бывало, он всегда приносил ему желанную победу. Сто клинков! Силы такой у него не было. Молодняк, правда, не нюхал пороху, не знает вкуса и запаха крови. А может, то и лучше. В них легче вселять храбрость…
Проулок, где они расстались с Сидоряком, закупорен всадниками. «Веселовцы», — обожгла догадка. Назад не развернешься. Да и пулю вгонят в спину. Выхватил из ножен клинок; нацелился в белую лошадь…
Веселовцы потеснились, видать, приняли за своих. Казак на белом скакуне замешкался, не успел сдать к плетню — ткнулся в гриву. Позади Мишка выпалил из нагана…
Выскочили за сады. Оборвалось сердце у Бориса. Весь выгон рябит удирающими партизанами. 1 ян>т на шлях. А за садами постреливают, кто-то еще отбивается. Шагах в пяти промчался хлопчак на гнедом коньке.
— Стой! Куда? Встань, су-у-кин сын!..
Заскочив наперед, расставил руки, потрясая плетью:
— Погоди, кажу!..
Хлопчак, шало озираясь, наддавал ходу.
Привстав в стременах, опоясал обтянутую дубленой овчиной спину — похоже, пришлось по барабану. Партизан испуганно глянул в оскаленное лицо командира.
— Прешь куда?.. — задыхался Борис. — Держи за мной!
Кинулся другому навстречу.
— Стыд потеряли! Глаза где ваши? Там головы братья кладут! За мной!