Тучи идут на ветер

Повел не на выстрелы, а в обход, сворачивая в проулок, куда проскакали недавно веселовцы. Сошла горячка — в голове прояснилось. До подхода проциковских казаков взять верх над веселовцами. Рассеять, разогнать, тем самым сколотить в один кулак своих, вселить в них беса… Не до победы — порядком бы отступить, убраться восвояси без лишних жертв, сохранить отряд. Понимал, даже подоспеет Маслак, все одно численный перевес будет не на их стороне. А с матерым казачиной тягаться в сабельном бою — дело квелое для желторотых шпаков.

Вывернулись из-за плетняного сарая… Веселовцы! Без строя, кучкуются на пустыре, поджидают помощь. До полусотни их, не меньше. Верхи все, с винтовками на спинах. Трое, спешившись, залегли на крыше клуни, постреливают в глубь двора, в левады. Офицер в барашковой папахе, привстав на колено, осматривался в бинокль.

Борис перекинул клинок в левую руку, вынул из кобуры наган.

— За мной, в ата-аку-у!

На скаку выстрелил в торчащую на крыше спину офицера. Панорама врезалась в ошалевших от неожиданности казаков. Взвилась свечкой, устрашающе работая передними коваными копытами.

Мишка махал клинком, как палкой, а применения ему не находил. Кроме спины командира, ничего не подворачивалось. Огонек свободно вертелся в широком проломе. Казаки толкутся рядом, но до них не дотянуться. Куда лучше — наган. Сейчас бы вон тот усатый покатился с седла. Задержал на нем взгляд — глазам предстала страшная картина. Партизан в заячьем треухе выпятился, неумело ширяя острием шашки. Усатый казак оскалился по-волчьи, разворачиваясь в поясе, коротко дернул локтем. Камнем упал заячий треух в ископыченный снег. Из него выбился кончик красной косынки. Плясали конские ноги, втаптывая в заснеженный бурьян и косынку и треух… Мурашки поползли по спине у Мишки: впервые видит срубленную голову.

Панорама с тревожным ржанием опустила копыта. Усатый, горбясь, подался всем телом к шее серого в яблоках жеребца. С откинутой руки на темляке ненужно свисала шашка. Проглядел Мишка, как рубанул его командир. «Заработал, гадюка…» — со злорадством подумал он.

На Думенко нависли двое, с обоих боков — молодой, в шинели, фуражке, и сивобородый, в дубленом полушубке. Скрестились со звоном клинки. Пока Мишка втыкал шашку в ножны, освобождая для нагана руку, все было кончено. Панорама, перемахнув через корчившегося на снегу сивобородого, теснила к плетню казачью стенку. Стешенко Абрам довершал шашкой молодого, еще державшегося в седле…

Дрогнули веселовцы. Пятились, шаг за шагом оставляли пустырь, втягиваясь в окраинную улицу. Дружный напор красных и особенно этот страшный всадник на белоногой кобылице с шашкой и наганом сломили их дух. Повернули коней, как по команде, ринулись в глубь хутора.

Распаленные нежданной победой, партизаны бросились было вдогонку.

— Куда?! Глядите…

Борис указал окровавленным клинком. За левадами, по взлобку, на рысях шла кавалерия, намереваясь отрезать их от Великокняжеского шляха.

— Назад! Рысью…

В садах чуть не сшиблись со своими.

— Вот… собрали с поля по ягодке, — смущенно усмехался Блинков, кивая на сбившихся позади кучей отряд-ников.

— Секанули? — спросил хмуро Борис, доглядев висевшую плетью у него правую руку.

— Так… карябнуло.

Кто-то из молодых, глазастый, заорал:

— Казаки, братцы-и!.. Обходють!

Цепным кобелем бросился Борис на крик. Потное лицо, забрызганное кровью, шалый взгляд заставили людей натянуть повода.

— Срублю, как собаку… осмелится кто крикнуть такое… — сорванным голосом пообещал он. — Не дале как на шляху… искрошат всех в капусту.

На выгоне, на просторе, развернулись свободнее. Шли ходкой рысью, косясь на командира, умышленно не отдалявшегося от строя.

Проциковские казаки заметно прибавили ходу. Не упуская их из виду, Борис прикидывал на глаз место возможной встречи — там на развилке сойдутся. Вглядывался в пустынный бугор. Если не подоспеет Маслак, круто придется. Более десятка оставили в Веселом. И веселовцы поплатились. Голову за голову, наверно, отдали…

Казаки втянулись в балку, пропали совсем из виду. Отрядники, сбиваясь кучнее, перешли на галоп.

Первым на гребне появился офицер на гнедой лошади; за ним высыпали конники. Видно, как они копились. Офицер палашом помахал вправо-влево, разворачивая для атаки. «Не успели выгребтись из снега, — подумал Борис, ощущая сердцем подступивший холодок. — Бег нужный не выжмешь для контровой атаки… Сомнут сверху…» Перезаряжая наган, отметил почернелый куст бу-дяка — рубеж, где остановит и повернет отряд лицом к казачьей лаве…

Но казаки почему-то не разворачивались, странно топтались на месте. По возбужденным крикам партизан понял причину. Бугор, опаленный восходным краем неба, почернел от всадников. Разжалась левая кисть, выпуская витой эфес клинка. Задержался он темляком на расслабленной руке, покачиваясь, острием доставал бурые метелки полыни.

Бросив клинок в ножны, Борис сошел с седла. Загребал пригоршнями снег, глотал, тер просоленное от засохшего пота лицо.

Подскакал Гришка Маслак. Кривил выбеленное рябое лицо, будто в глаз попала сенная труха.