Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Сам по себе Склеп - это ведь изначально гробница для почтенных, но неблагородных господ. В отличии от родовых гробниц, всех угодивших сюда после смерти объединяют вовсе не происхождение и кровное родство, хотя и такое порой случается, - их объединяет, в первую очередь, большое состояние, а во вторую - отсутствие принадлежности к одному из древних родов. Таким образом, чаще всего в Склеп на содержание попадают мертвецы с предпринимательской жилкой, оппортунисты и авантюристы, склонные к решительным действиям и находящиеся в вечном поиске выгоды. Вечный их поиск продолжается и после смерти, а среди неупокоенных значительную часть составляют именно такие, энергичные и непоседливые дельцы. За содержание их платит город, а они поддерживают город своим богатством.

  В некоторый момент времени, некоторое время назад, содержанцы склепа вздумали сколотить предприятие. Произошло это не иначе как от скуки, но по итогу дело заиграло и даже начало приносить прибыль. То, что изначально подразумевалось шуточным проектом этакого клуба по интересам, для мертвых и интересующихся смертью во всем ее разнообразии, вскоре стало неотъемлемой частью города. По-другому и быть не могло: общеизвестно, когда за дело берутся столь влиятельные, знающие и опытные профессионалы, дело под сомнением тут же становится делом решенным и просто обречено на успех. Успел не заставил себя ждать, а Склеп продолжает существовать и по сей день.

  Теперь один из содержанцев, младший среди "Отцов основателей" Склепа и третий по древности из пока еще не догоревших, взял на себя ответственность, выступая от лица всех находящихся в Склепе неупокоенных, объяснить недалекому Фердинанту корень его заблуждений.

  Это был выдающийся представитель интеллигенции, увлеченный порицаемыми обществом идеями, при жизни революционер, но только на бумаге и только в том, что касается теоретической части революции, но не в том, что касается практической ее части и сопутствующих ей обстоятельств, а именно: грязи, пота, крови и жертв среди мирного населения. К сожалению для него, иногда и обычная подпись на безвредной бумаженции, обнаруженная среди подписей печально известных личностей, - более чем весомое доказательство вины подсудимого в глазах присяжных. Из-за такой вот злополучной подписи, о которой до предъявления обвинений он даже и не помнил, его однажды вздернули, а когда пришел в себя, - вздернули еще раз, как полагалось постановлением суда.

  После того, как некогда волнистая, густая, каштановая грива революционера выцвела и облезла, и потускнел алебастр кожи, и милое девичье личико его сделалось совершенно недевичьим, а потом и не стало личика вовсе - после всего этого, прежде любимец женщин, умеющий убеждать и верить в то, что от него требуется, внезапно оказался на перепутье, лишь чудом не угодив на каторгу. Его в последний момент, перед отправкой новой партии шахтеров, выкупили содержанцы, найдя применение дару говорить и верить в сказанное. Он, не задумываясь, примкнул к их движению, изменив взгляды и перейдя под новую эгиду, что было для него обыкновенно, а вскоре после этого был основан Склеп. Спасенный революционер заложил множество кирпичей в фундамент и стены новообразованного общества, сделал для него достаточно, чтобы заработать уважение, а в дальнейшем заступить на место управителя Склепа. Больше нет благодетелей, спасших его от каторги тогда, а от старой гвардии дееспособным остался только он один.

  Теперь же некий мягкотелый Фердинант - эмиссар от лорда Мортимера, как он понял, - доселе безвылазно сидевший в Хельмрокском замке и оттого не видевший городских реалий, и не сталкивавшийся с бесчисленными прецедентами дискриминации мертвых и эксплуатации их как дешевой рабочей силы, заявился к ним в совершенном неглиже, да еще и с какими-то там требованиями. Среди прочего Фердинант говорил, мол, нужно объединится сейчас мертвым и живым, чтоб совместными усилиями предотвратить печальный конец города.

  Когда главному содержанцу доложили и он, выбравшись из саркофага, услыхал, о чем этот полоумный вещает, в памяти революционера возникли образы дней давно минувших, времен забастовок и восстания, которое с трудом, но подавили власти, а среди прочего - суд и эшафот, и от вновь пережитого ужаса он пришел в ярость. Когда же в довесок к тому выяснилось, что некоторые из "его народа" еще и слушают весь этот бред, тут уж революционер, что называется, совсем остервенел, утратив над собой контроль.