Тварь из бездны времен

О, Боже! И вы используете все эти новомодные приспособления в своей работе. Зачем?

Нет ничего более важного, когда вы исследуете древние руины. Изучая процессы радиоактивного распада, можно определить точный возраст многих захороненных скелетов и артефактов. А иногда важно узнать, есть ли какая–нибудь опасная радиация в определённых местах джунглей…

Видимо, удача не совсем покинула нас. Но я полагаю, мне не следует этого говорить. Находка того топо–ра, даже если мы позже его потеряли, была исключительной удачей. Это может снова произойти. Чем больше мы узнаем о природе света, который видели, тем ближе мы к…

— Ты опережаешь события, — сказал Дорман, резко его прерывая. — Я должен сначала выяснить, что может сделать соленая вода — ну, даже со счетчиком Гейгера. Ни один хирург не может произвести вскрытие инструментами, которые проржавели.

— Прошло слишком мало времени для того, чтобы металлические части заржавели, — продолжил он после паузы. — Все будет зависеть о того, сколько воды налилось в сумку. Всего пара капель соленой воды могут испортить чувствительный научный прибор. Иногда просто достаточно дохнуть на него, чтобы помешать его работе.

— Вы сказали, что ваша одежда была такой же сухой, как наша, когда вы прибыли сюда, — сказал Эймс. — Сумка тоже просохла?

Дорман кивнул.

— Мне казалось, я говорил вам, что так и было. Должно быть, просто выскочило из головы. Но она плавала в воде в течение двух или трех минут до того, как свет закружился над нами.

— Я использовала ее в качестве спасательного жилета, — сказала Джоан. — Но она начала тонуть.

— Это не хорошо, — сказал Эймс. — Приборы, должно быть, сильно намокли.

— Мы узнаем через минуту, — сказал Дорман. — Они, кажется, в весьма хорошем состоянии. Не стоит возлагать слишком большие надежды на результаты этого испытания произойти. Что будет — то и будет.

— Значит, вы обнаружили это, — сказал Эймс с усмешкой.

Дорман поднял глаза и взмахнул рукой.

— Вы все окажете мне одолжение, если выйдете наружу, — сказал он. — Следующие пятнадцать минут будут посвящены истории а, когда вы сосредоточены на теоретически невозможном, не стоит думать о том, что кто–то за тобой наблюдает. Это так же важно для вас, как и для меня, и я был бы благодарен за поддержку трех благожелательных наблюдателей. Но я попытаюсь разрешить некоторые чрезвычайно сложные задачи.

Это была заслуга Эймса, а также Джоан и Тланы — они тут же все поняли. Джоан и Тлане пришлось надеть дополнительные шкуры, а Эймс только что вернулся из одной из двадцатиминутных прогулок по снегу вокруг; он осуществлял их через определенные промежутки времени для наблюдения; сейчас он закутался в две шкуры.

Он оставался у двери до тех пор, пока обе женщины не пересекли хижину и не вышли на белую равнину. Затем он повернулся и кивнул Дорману.

— Удачи! — сказал он.

— Спасибо, — ответил Дорман. — Думаю, она мне понадобится.

Двадцать минут спустя Эймс вернулся в хижину, за ним шли Джоан и Тлана.

Дорман уже не сидел на каменной скамеечке для ног, наклонившись над приборами. Он медленно расхаживал взад и вперед у огня, глубоко задумавшись; казалось, он не понимал, что больше не один, пока Джоан не заговорила с ним.

— Харви и Тлана могут терпеть холод гораздо лучше меня, — сказала она. — Это просто одно из открытий, которые я, вероятно, буду делать по двадцать раз в день. Ты сказал: пятнадцать минут. Но я подумала, что мы должны задержаться снаружи немного дольше.

— Она нс давала нам вернуться, — сказал Эймс. Я всегда уступаю привлекательным женщинам. Что ты нашел? Я уже почти боюсь расспрашивать.

— Достаточно, — сказал Дорман.

— Никогда не любил слушать, как кто–то говорит подобное. Это обычно означает плохие новости. — В голосе Эймса звучало беспокойство.

— Они не совсем плохие, — ответил ему Дорман. — В некоторых отношениях это похоже на чудо. Два из приборов работали отлично, а другие просто немного расстроились, когда собирали информацию.

— Если бы наша ситуация была немного менее мрачной, я бы сказал, что праздник состоялся. Мы едва осмеливались надеяться, что они вообще заработают.

— Вот именно, — сказал Дорман. — Это не улучшает нашу ситуацию. Это вообще не улучшает нашу ситуацию: знание, что никогда ни на земле, ни на море не видели такого странного света, как тот, который озарил нас. «Свет, которого никогда не бывало ни на море, ни на суше». Еще в детстве, когда я впервые прочитал эти строки — из Кольриджа, я думаю, а может, из Вордсворта или Шелли, — я провел долгие часы, пытаясь представить, на что такой свет может походить. Теперь я знаю.

— Но это не может быть слишком странно — если бы ты сумел изучить его и проанализировать с научной точки зрения.

Что заставляет тебя думать, что странное и невероятное не может влететь прямиком к тебе в лабораторию на огромной скорости, как пуля. Высокоскоростная пуля. Это вполне может быть частью ключа к разгадке. Но сам ключ нагрелся, и он раскален добела, его нельзя ухватить. А еще он раскололся на три или четыре отдельных фрагмента.