В конце концов, будет не слишком рискованно, сказала она себе, проползти украдкой к высокому, продолговатому отверстию, которое Эймс вырезал во льду и, которое служило дверным проемом, и выглянуть в ночь. Ей, конечно, следует соблюдать осторожность и не высовываться из отверстия, а просто осторожно взглянуть направо, туда, где кончалась стена и туманное тусклое свечение простиралось на несколько футов.
Она не думала, что это будет трудно сделать: просто на мгновение высунуть голову в ночь, посмотреть на снег прямо перед хижиной, откуда, казалось, доносился хруст.
В полутьме, полной контрастных теней, бледно–серых и чернильно–черных, фигура спящего Дормана казалась больше, чем она была на самом деле. Хотя его нельзя было назвать, как Эймса, почти гигантом, его тело казалось худым и крепким, без единого грамма лишнего веса.
Когда Джоан проходила мимо Дэвида, в голове у нее мелькнула поистине женская мысль. Ей и Тлане повезло больше, чем многим женщинам, подвергающимся постоянной опасности. Их обеих охраняли хорошие мужчины, которые были рядом в случае опасности. Даже когда делаешь глупость и позволяешь себе забыть, что любовь — это улица с двусторонним движением, все же отрадно это знать.
Ее поведение противоречило тому, что было основой любовных отношений: отвергать человека, который готовы придти на помощь при первой же возможности. Она обманывала спящего человека так же, как себя, не позволяя ему проснуться. Но теперь было слишком поздно сожалеть о своем предательстве. Джоан шла так быстро, что уже находилась у входа в хижину, она выглянула наружу, держась ладонью о край ледяного блока, который был подрезан, когда Эймс обустраивал вход.
Поначалу она разглядела только белую гладь снега и льда, разбитую на шахматный узор света и тени. Ночь была не безлунной. Но луна скрывалась за плотными облаками прямо над головой, и свет, который просачивался сквозь них, никак нельзя было назвать ярким.
Однако становилось немного светлее из–за того, что свет падал на миллионы ледяных кристаллов, которые сияли словно алмазная пыль, кружась в потоках неутихающего ветра.
Белая гладь продолжала двигаться, когда Джоан осматривала прилегающее пространство; снежная воронка то сужалась, обнажая голые камни, то снова расширялась.
Следы виднелись не очень ясно, и только тогда, когда ее глаза приспособились к наружному свету, Джоан смогла определить, что это такое — пятипалые отпечатки поразительного размера, которые не мог оставить прямоходящий зверь.
Это наверняка были человеческие следы, потому что все детали углублений, вплоть до подошв, в точности напоминали отпечатки босой ноги человека, оставленные, положим, на мокрой глине. На белой снежной поверхности следы читались четко, хотя ей и потребовалось немного больше времени, чтобы их разобрать из–за яркого света и небольших углублений, которые ветер оставлял в постоянно движущейся белизне.
Джоан было трудно поверить, что эти следы оставил мужчина среднего роста с размером ног почти в пятнадцать дюймов. Но удивление не уменьшало ее тревоги — наоборот, тревога усиливалась, когда Джоан мысленно измеряла отпечатки.
Какой–то инстинкт предупредили женщину, что ей угрожает огромная опасность; даже в этот краткий миг осторожного наблюдения она подвергалась риску, который не воспринимала достаточно серьезно.
Джоан почти убедила себя, пока шла по хижине, что звук издает какое–то животное, движущееся по снегу. Возможно даже, что звук вызван обвалом нависшего сугроба, при внезапном, необычайно сильном порыве ветра. Были и другие вероятные причины. Но она не хотела верить, что услышанное — звук шагов человеческих ног, ступающих в ночи по одеялу из снега и льда.
Голые ноги. Ноги великана? Какой человек станет ходить босым по ледяной равнине? Конечно, варвар каменного века изготовил бы для себя какую–нибудь обувь. Одна лишь мысль о первобытном человеке, подошвы которого настолько привычны к холоду, была довольно пугающей. Но еще больше Джоан встревожила вероятность того, что, пока она выглядывала из хижины и изучала следы мужчины, вряд ли он оставался в неведении, вряд ли думал, что она не знает о его присутствии.
А что, если он сейчас смотрит на нее — сидя на корточках в тени, где постоянно движущийся снег сливается со скалами, которые обнажил ветер, и наблюдает за ней с диким коварством в глазах?
Она сделала ошибку, выйдя слишком далеко на свет, не ограничившись тем, что выглянула наружу. Она быстро осознала это и тут же шагнула назад. Но отступление оказалось недостаточно поспешным.
Что–то твердое сжало ее талию, и ее вытянули, резким и внезапным рывком, прямо из хижины на снег.
Она начала кричать, но что–то столь же твердое зажало ей рот и помешало закричать.
Джоан почувствовала, что ее подняли, и начала яростно бороться. Она яростно вертелась, стуча кулаками по тому, что на ощупь напоминало доску, покрытую мехом; Джоан почти тотчас поняла, что ее прижали к мощной, заросшей волосами груди.