И вот — корень зла обнаружен. Гувернёр изучает конфискованную тетрадку и хохочет. Маленький автор плачет и в пылу оскорблённого самолюбия отправляет стихи в печку.
Другой француз, учёный и образованный, господин Жилле, наблюдая за мальчиком, заметит:
«Чудное дитя! как он рано всё начал понимать! Дай бог, чтобы этот ребёнок жил и жил: вы увидите, что из него будет».
Позже, сойдясь с ровесниками, Пушкин обменяется воспоминаниями долицейских лет и узнает, как порою сходно, а иногда совсем непохоже все они жили, огорчались, радовались…
Судьба одного из них, того, кто впоследствии войдёт в круг самых близких друзей, Пушкина особенно занимает.
Эти воспоминания о близком друге — Дельвиге — Пушкин записал за несколько лет до собственной гибели, когда самого Дельвига уже не было на свете. Одна фраза насчёт детей, «одарённых игривостью ума», у которых «склонность ко лжи не мешает искренности и прямодушию»,— кажется, эта фраза не столько о Дельвиговой юности, сколько о своей (обвинения, насмешки старших, не отличающих лживости от фантазии и воображения!). Правда, в отличие от будущего друга Пушкин не только знал в совершенстве французский, но, можно сказать, выучил наизусть всю обширную отцовскую библиотеку, состоявшую из сотен французских томов, но и его постоянно журили за лень, неловкость, молчаливость,— и ребёнок спасался от попрёков либо у няни Арины Родионовны, либо у бабушки Марии Алексеевны Ганнибал. Позже, в Лицее, когда Дельвиг и Пушкин узнают друг друга, они вместе будут восхищаться прекрасными письмами бабушки, её сильной и простой русской речью…
Но в первые годы XIX столетия во многом сходные, во многом различающиеся дороги детства ещё не предвещают завтрашним одноклассникам их лицейского будущего.