Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

Так начиналось длинное стихотворение «К другу стихотворцу», поступившее в апреле 1814-го в известный журнал «Вестник Европы». Редакция отозвалась, что готова напечатать стихи, если автор сообщит своё имя и адрес. Журналу было отвечено — и вот в 13-м номере (начало июля: журнал выходил каждые две недели) стихи появляются.

Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеетИ, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.Хорошие стихи не так легко писать.Как Витгенштеину[34] французов побеждать.Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,Певцы бессмертные, и честь и слава россов,Питают здравый ум и вместе учат нас,Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!

Творенья громкие Рифматова, ГрафоваС тяжёлым Бибрусом гниют у Глазунова[35];Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучитьИ сатирическим пером тебя замучить.Теперь, любезный друг, я дал тебе совет,Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет?..Подумай обо всём и выбери любое:Быть славным — хорошо, спокойным

—                                          лучше вдвое.

Затем следовала подпись из одних согласных, загадочная для тогдашних и столь лёгкая для сегодняшних читателей — Александр Н. К. Ш. П.

Так Пушкин напечатался в первый раз (но далеко не первым среди лицейских). В это время поэтические вымыслы и замыслы его буквально одолевают, о чём товарищи легко догадываются по тому, как на лице Пушкина чередуются хмурость и весёлость. Избранный круг лицейских читателей вскоре узнает про комедию «Философ» из пяти действий, из которых одно уж написано. Илличевский в восторге: «Стихи — и говорить нечего — а острых слов сколько хочешь! Дай только бог ему терпения и постоянства, что редко бывает в молодых писателях… Дай бог ему кончить — это первое большое сочинение, начатое им, сочинение, которым он хочет открыть своё поприще по выходе из лицея. Дай бог ему успеха — лучи славы его будут отсвечиваться и в его товарищах».

Меж тем уже написана вместе с Яковлевым другая комедия, да ещё роман в прозе «Цыган», да начата в стихах восточная сказка «Фатам, или Разум человеческий» (увы! от всех этих творений осталось всего несколько строк. Поэт к себе беспощаден и, как бы предвидя сильное будущее, не жалеет слабого прошлого…).

Однажды он признается, что видит стихи даже во сне: приснилось двустишие, к которому позже добавится целое стихотворение Лицинию.

Почти все учителя к этому увлечению Егозы довольно равнодушны. Много лет спустя, когда поклонники поэта начнут приставать с расспросами к ещё живым наставникам, один из них, «каллиграф» Калиныч, ответит в сердцах: «Пушкин… Да что он вам дался,— шалун был, и больше ничего». Разве что Карцов смеётся над пушкинской эпиграммой в адрес лицейского доктора Пешеля, а Пешель охотно слушает стихотворный выпад против Карцова… Только Кошанский с каждым днём всё более гордится успехом молодого человека и, кажется, склонен преувеличивать тут свою руководящую роль…

Любезный именинник,О Пущин дорогой!Прибрёл к тебе пустынникС открытою душой….  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Ты счастлив, друг сердечный,В спокойствии златомТечёт твой век беспечный,Проходит день за днём,И ты в беседе граций,Не зная чёрных бед,Живёшь, как жил Гораций,Хотя и не поэт.Под кровом небогатымТы вовсе не знакомС зловещим Гиппократом,С нахмуренным попом;

Не видишь у порогуТолпящихся забот;Нашли к тебе дорогуВесёлость и Эрот;Ты любишь звон стакановИ трубки дым густой,И демон метромановНе властвует тобой.Ты счастлив в этой доле;Скажи, чего же болеМне другу пожелать?Придётся замолчать…