Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

Кто первым начал писать — неведомо, но напечатался первым Кюхельбекер.

Много лет спустя, говоря о первых стихах умершего Дельвига, Пушкин вспоминает при том безымянного друга.

«Любовь к поэзии пробудилась <в Дельвиге> рано. Он знал почти наизусть собрание русских стихотворений, изданное Жуковским. С Державиным он не расставался. Клопштока, Шиллера и Гельти прочёл он с одним из своих товарищей, живым лексиконом и вдохновенным комментарием».

«Живой лексикон и вдохновенный комментарий» — Кюхельбекер, имя которого в 1830-х годах нельзя громко произносить, государственный преступник 1-го разряда!

Кюхля

Служенье муз не терпит суеты;Прекрасное должно быть величаво:Но юность нам советует лукаво,И шумные нас радуют мечты…

Опомнимся — но поздно! и унылоГлядим назад, следов не видя там.Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,Мой брат родной по музе, по судьбам?1823За ужином объелся я,А Яков запер дверь оплошно —Так было мне, мои друзья,И кюхельбекерно и тошно.1819

Пора, пора! душевных наших мукНе стоит мир; оставим заблужденья!Сокроем жизнь под сень уединенья!Я жду тебя, мой запоздалый друг —Приди; огнём волшебного рассказаСердечные преданья оживи;Поговорим о бурных днях Кавказа,О Шиллере, о славе, о любви.1825Где вы, товарищи? где я?Скажите, Вакха ради…

Вы дремлете, мои друзья,Склонившись на тетради…Писатель за свои грехи,Ты с виду всех трезвее;Вильгельм, прочти свои стихи,Чтоб мне заснуть скорее.1814В последний раз, в сени уединенья,Моим стихам внимает наш пенат.Лицейской жизни милый брат,Делю с тобой последние мгновенья.

1817

Какие разные оценки одного человека — одним и тем же, дружеским, пером!

Где истина? В каком году?

Везде…

Однажды, в невесёлый час, Вильгельм напишет мужу старшей сестры, известному учёному и педагогу Григорию Глинке, что в Лицее всё ему немило, что друзей нет и дел нет. Родственник отвечал: «…жалею вместе с тобою о твоих неудачах», советовал крепче приналечь на науки, но притом винил и самого Кюхлю:

«Ты напрасно также надеешься найти друзей между ветрениками твоих лет, не созревши покамест и сам для чувства дружбы. Вообще, милый друг, старайся воспользоваться золотою порою молодости твоей, занимаясь исключительно и единственно науками, в которых благо жизни нашей; не упускай притом из виду будущего своего назначения в обществе и соделай себя достойным его; не плачь обо всём и во всякое время; плаксивое лицо, точно как и слишком грустное расположение духа, нимало не сестрится с юношеским возрастом. Приобыкши на все вещи смотреть с худой стороны, ты поневоле будешь несчастлив; верь также мне, что мы во всех почти случаях жизни сами бываем орудием собственного нашего счастия или злоключения».

Да, Кюхельбекер и сам так думал, и сам в другую минуту найдёт друзей «милыми и прекрасными».

Так и будет впредь: любовь и насмешка, дружба и безжалостная эпиграмма: Кюхля вызовет Пушкина стреляться; от насмешек над своей долговязой, нескладной фигурой и стихами придёт в отчаянье; однажды кинется топиться в царскосельский пруд — его вытащат и будут любить, как и прежде любили, удивляясь сочетанию вдохновенья, таланта и страшных несообразностей. Любя, станут снова издеваться, мириться…

Мой брат родной по музе, по судьбам…

Дельвиг

Кюхельбекер напечатался первым, Дельвиг — вторым…