Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

[Однажды Дельвиг, не выучив, как обычно, урока, спрятался под кафедрой, а там уснул.]

Дай руку, Дельвиг! Что ты спишь?Проснись, ленивец, сонный!Ты не под кафедрой сидишь,Латынью усыплённый.Взгляни: здесь круг твоих друзей;Бутыль вином налита,За здравье нашей музы пей,Парнасский волокита.

[Илличевский.]

Остряк любезный, по рукам!Полней бокал досуга!И вылью сотню эпиграммНа недруга и друга.

[Скорее всего князь Горчаков, хотя «сиятельным повесой» был и граф Броглио.]

А ты, красавец молодой,Сиятельный повеса!Ты будешь Вакха жрец лихой,

На прочее — завеса!Хотя студент, хотя и пьян,Но скромность почитаю;Придвинь же пенистый стакан,На брань благословляю.

[Конечно же Пущин!]

Товарищ милый, друг прямой,Тряхнём рукою руку,Оставим в чаше круговойПедантам сродну скуку:Не в первый раз мы вместе пьём,Нередко и бранимся,Но чашу дружества нальём —И тотчас помиримся.

[Миша Яковлев — Паяс, вспомним его неудачу с баснями!]

А ты, который с детских летОдним весельем дышишь,Забавный, право, ты поэт,

Хоть плохо басни пишешь;С тобой тасуюсь без чинов,Люблю тебя душою,Наполни кружку до краёв,—Рассудок, бог с тобою!

[Иван Малиновский — Казак; поэтому вспомянут и Платов, знаменитый Донской атаман.]

А ты, повеса из повес,На шалости рожденный,Удалый хват, головорез,Приятель задушевный,Бутылки, рюмки разобьёмЗа здравие Платова,В казачью шапку пунш нальём —И пить давайте снова!..

[Разумеется, первый гитарист — Николай Корсаков.]

Приближься, милый наш певец,Любимый Аполлоном!Воспой властителя сердец

Гитары тихим звоном.Как сладостно в стеснённу грудьТомленье звуков льётся!..Но мне ли страстью воздохнуть?Нет! пьяный лишь смеётся!

[Опять Яковлев — учившийся на скрипке (отсюда и насмешка: Роде — известный скрипач).]

Не лучше ль, Роде записной,В честь Вакховой станицыТеперь скрыпеть тебе струнойРасстроенной скрыпицы?Запойте хором, господа,Нет нужды, что нескладно;Охрипли? — это не беда:Для пьяных всё ведь ладно!Но что?.. я вижу всё вдвоём;Двоится штоф с араком;Вся комната пошла кругом;Покрылись очи мраком…Где вы, товарищи? где я?

Скажите, Вакха ради…Вы дремлете, мои друзья,Склонившись на тетради…Писатель за свои грехи,Ты с виду всех трезвее;Вильгельм, прочти свои стихи,Чтоб мне заснуть скорее.

Пущин вспоминал, как впервые читалось это стихотворение:

«После вечернего чая мы пошли гурьбой с гувернёром Чириковым к больному Пушкину.

Началось чтение:

Друзья, досужный час настал,Всё тихо, всё в покое и пр.

Внимание общее, тишина глубокая по временам только прерывается восклицаниями. Кюхельбекер просил не мешать, он был весь тут, в полном упоении. Доходит дело до последней строфы. Мы слышим:

Писатель за свои грехи,Ты с виду всех трезвее;Вильгельм, прочти свои стихи,Чтоб мне заснуть скорее.

При этом возгласе публика забывает поэта, стихи его, бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска. Добрая душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина ещё раз прочесть, потому что и тогда уже плохо слышал одним ухом, испорченным золотухой».

Словарь и мудрецы