Учитель словесности замечает одно качество, во многом определившее жизненный путь Ивана Малиновского: отсутствие честолюбия, «чувства соревнования». Один из надзирателей назовёт его «Саншо Пансо» (то есть Санчо Панса) — подразумевается, что Малиновский так же сыплет на каждом шагу народными пословицами и поговорками, как славный герой Сервантеса. Иван Малиновский же, узнав о том, отвечает: «Что ж худого-то, понабрал я их, а они и пригодятся — мал золотник, да дорог». Так и пройдёт он по жизни добрым, душевным, достойным человеком; но решительно не примет весьма улыбавшуюся карьеру: в 27 лет будет полковником гвардии, но не захочет стать генералом — и никогда о том не пожалеет, рассылая друзьям из глухой провинции длинные письма (из-за дикого почерка и сложной манеры выражаться их мало кто поймёт больше чем наполовину).
Весть о взятии Парижа и окончании войны 19—31 марта 1814 года ещё не успела дойти до Петербурга, как умер на 49-м году жизни директор Василий Малиновский. В последние годы ему, человеку доброму, мягкому, чистому, было особенно нелегко служить, «не прислуживаясь…».
Учеников не выпускали из Лицея в Петербург, но на похоронах директора, что состоялись на Охтенском кладбище, кроме министра Разумовского и всех служащих Лицея присутствовали пять воспитанников.
Дочь Ивана Малиновского много лет спустя со слов отца расскажет:
«Уже на кладбище, когда опускали гроб в могилу для вечного успокоения, то Пушкин первый подошёл к своему другу Ивану Малиновскому, чтобы его утешить в его горе, и здесь, перед не засыпанной ещё могилой отца, они как бы поклялись в вечной дружбе».
Смерть отца была тяжёлым ударом для большой семьи (мать скончалась ещё раньше): Иван был старшим, кроме него оставалось двое братьев и четыре сестры; одна из них, Анна, станет женой декабриста Розена и разделит с ним сибирское заточение. Другая, Мария, выйдет замуж за Вольховского…
С 1814 года дом Малиновских — дом сирот. Скоро ощутит своё сиротство и весь Лицей…
Первое время после смерти Василия Фёдоровича должность директора исправлял Гауеншильд, имевший привычку вечно жевать лакрицу. Даже самый верноподданный и несклонный к бунтарству Модест Корф вспомнит позже:
«Гауеншильд был, может быть, столь же хороший профессор, сколько он был дурным учителем и ещё худшим директором. Родом из Австрии, он не нравился нам уже потому, что был немец и очень смешно изъяснялся по-русски. Сверх того, при довольно заносчивом нраве он был человек скрытный, хитрый, даже коварный».
«Национальная песня» рождается очень быстро:
Потом на директорском месте временно оказывается инспектор полковник Фролов, человек вполне аракчеевского закала (он пользовался протекцией злобного временщика), хотя, как позже выяснилось, не лишённый добродушия. Теперь мальчиков водят шеренгами в церковь, не разрешают иначе как «по билетам» (то есть по записочкам самого Фролова) подниматься днём из классов в свои комнаты наверх — и вскоре этот начальник также прославлен подчинёнными (прославление относится к моменту появления нового, очередного директора, сменяющего Фролова):