– Это, без сомнения, интересное чтение, ваша светлость. – Стацинский очнулся, сидел, нахохлившись, на сундуке. Бледный, в одной рубахе, намокшей по вороту. На лбу не до конца засохла струйка крови. Смотрел он сурово, с детской серьезностью сжав губы. Этакий призрак, его личное возмездие, следующее по пятам… – Вы не найдете там о себе ничего, что уже не знаете.
– На вашем месте я бы задался вопросом, откуда у доброго отца такая книга. Или ваш Орден торгует ими с лотков, как бретцелями?
Мальчишка мотнул головой и поморщился.
– Что же, отец Эрванн из ваших?
Стефан вспомнил, как тихий голос священника разносился на всю площадь, удерживая солдат. «Магов у нас осталось всего ничего», – сказал тогда пан Ольховский. Возможно, он ошибался…
– Насколько я знаю, нет. Но я, – сказал Стацинский с горечью, – как оказалось, не так много знаю об Ордене.
Он поежился, потер руки. Стефан кивнул на так и не пригубленный кубок.
– Вы говорили, что кто-то желает меня убить. Вы так и не знаете, кто это может быть?
– Я думал. – Стацинский сел на деревянную табуретку неуверенно, выставив руку вперед, как слепой. – Я потому и приехал… что думал. Кто-то просил вашу жизнь у Ордена. Только мы не наемники.
– Это я уже слышал. Вы убиваете только во славу Матери. И вы, разумеется, не знаете, кто обращался в Орден.
– Не знаю. Но это человек, который знает Старшего брата. И который не побоялся прийти к нему с такой просьбой
– Оттого ли, что он дает Ордену деньги, – или оттого, что вы на его земле?
Стацинский только покачал головой – и тут же за нее схватился.
– Сможете вы дойти до посольского дома?
– У вас есть поручение, князь?
– Верно. Передайте графу Назари, что если уж он вздумал компрометировать меня, подсылая молоденьких юношей, то вот ему мой ответ…
– Простите? – Если б зрачки мальчишки не ходили ходуном, наверное, взгляд вышел бы грозным.
– Не беспокойтесь, граф Назари поймет все правильно. Вы скажете, что я просил отправить вас с людьми из посольства, которые уезжают на родину. Боюсь, с белогорским паспортом вас задержат. В вашем возрасте естественно считать себя неуязвимым, но поверьте, если вы попадетесь Клетту, он найдет, как вас… уязвить. Постарайтесь добраться до генерала Вуйновича. Я хочу передать ему кое-что на словах. В последнее время я не слишком доверяю бумаге…
На следующий день Стефан прибыл во дворец неоправданно рано – но, как оказалось, опоздал. Его величество уехал на пикник с госпожой Миленой и сказал, что будет только вечером, на Совете. Том самом, где Стефан должен был наконец представить комиссию по Пинской Планине.
Стефан вздохнул – к вечеру цесарь будет в курсе ночных похождений своего протеже – и отправился к себе в кабинет. Секретарь был уже там, разбирал утренние письма, потирая заспанные глаза. Увидев Стефана, он поклонился и молча положил на поднос перстень.
– Я сделал, как было указано в записке, ваша светлость…
Манжеты его строгого сюртука пообтрепались. Стефан подивился, отчего тот не купит себе новый – если уж не хочет упорно разодеваться в золото и шелка, как остальные. Секретарь выглядел олицетворением канцелярской крысы; казалось, с тем же удобством он расположился бы в конторке почтового служащего или в городской управе.
Стефан отодвинул поднос.
– Это предназначалось вам в подарок…
– Ваша светлость желает одарить меня всего лишь за то, что я исполнил свой долг?
– Я… не хотел вас оскорбить, – медленно проговорил Стефан.
Перстень остался на своем месте.
Стефан правил в последний раз меморандум о Пинской Планине, когда секретарь, вернувшись из приемной, подал ему на подносе записку.
Надвигался закат, первые едко-розовые лучи уже прорезали небо; Стефан чувствовал их через задернутые занавески. Он покачал головой.
– Кто бы это ни был, я приму его завтра.
– Прошу вас, ваша светлость, это важно…
Стефан развернул записку.
И его голова полетит…
– Что ж, я как раз желал переговорить с Клеттом… Пригласите его, а сами идите. Моей милостью вы плохо спали этой ночью и заслужили отдых.
– Ваша светлость, я…
– Идите, – с нажимом повторил Стефан. – И возьмите перстень. На случай, если наш разговор с господином Клеттом… затянется, я бы хотел, чтоб у вас была память обо мне.
Несколько мгновений секретарь не сводил глаз с его лица. Потом взял перстень, сжал в кулаке, низко поклонился и вышел.
– Полагаю, вы пришли объясниться по поводу безобразных погромов, что горожане учинили с вашей подачи?
Клетт осмотрелся.
– Как у вас темно, ваша светлость…
– Я страдаю мигренью. Из-за вас мне ночью пришлось уговаривать стражу не нападать на храм – на дом Божий, ради всего святого…
– Это досадное упущение… хотя не понимаю, каким бы образом я смог повлиять на городскую стражу, это не мое ведомство. Но мне бы хотелось сегодня говорить с вами о другом… Это деликатный вопрос, возможно, удобнее будет обсудить его у меня в кабинете?